Михаил Козырев - Пятое приключение Гулливера

И решили по всем этим соображениям козлихинские мужики вернуться на Дурундеевскую пустошь, и решили лепетихинские мужики…

Вот в чем дело:

вспомнили тут про кривую березу: от кривой березы на сто шагов — вот и граница. Но как ни искали кривую березу, найти не могли — еще зимой спилили ее на дрова и рядом с кривой спилили еще десяток прямых на дрова. Только от этой березы остался пенек, и остался пенек в три вершка, потому что была кривая береза трех вершков при комле.

Трехвершковый пенек нашел Егор Ковалев, трехвершковый пенек нашел и Фома Большой, только никак нельзя было сказать, который пенек остался от кривой березы.

Побежал за Феклой бобылкой — Фекла бобылка косила в прошлом году как раз на границе. Фекла пришла, посмотрела —

— Нись, — говорит, — тут, а нись — там… Будто бы энтот кустик оставался налево — нись направо. Да еще, разбойники, у меня сажень целую окосили!

А какой пенек остался от кривой березы, она не сказала и ушла. Тогда стали считать шаги — козлихинские от своего, лепетихинские от своего пенька, сто шагов в сторону лепетихинского же леса. Первым пошел Фома Большой, отсчитал к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница!

Тогда сказал ему Ефим Ковалев:

— Ты бы еще на ходули встал!

И пошел Ефим Ковалев от своего пенька в сторону лепетихинского леса, отсчитал сто шагов: вот и граница!

И сказал тут Фома Меньшой:

— Ты бы на одном месте топтался!

И пошел тогда Фома Меньшой…

А в это самое время пришел кладовщик лутошанского кооператива Сергей Петров в совет и сделал заявление: и сгорел, согласно заявления, сарай, и сгорело в этом сарае сто пудов сахару и сто кусков ситца. Пошли, посмотрели и увидели, что сарай действительно сгорел и от сарая подлинно ничего не осталось и сгорел также сахар, и сгорел даже ситец, так как ни сахару, ни даже ситцу на том месте, где стоял лутошанского кооператива сарай, не оказалось…

И пошел тогда сам Коляной от своего пенька к лепетихинскому лесу, отсчитал Коляной к лепетихинскому лесу сто шагов: вот и граница.

Тогда сказал ему Яшка Бандит…

Тут закричали:

— Из Лутошанска за самогоном пришли-и-и!

Так и осталось на Дурундеевской пустоши две границы: одну поставили козлихинские мужики, а другую поставили лепетихинские мужики, и было между этими границами Фомы Меньшого сто шагов.

В канцелярии лутошанского земотдела на стене висели часы, и, когда часы эти показывали ровно три, — в первый раз ударил гром над лутошанским земотделом, и такой грянул гром, что козлихинский мужик, Фома Большой, выходивший в тот час из Козлихи, что лепетихинский мужик, Ефим Ковалев, выходивший в тот час из Лепетихи —

надо сказать, что шли они оба в лутошанский земотдел просить земотдел о выяснении места, где стояла в прошлом году граница —

ну, так вот,

оба они перекрестились:

— Добежать бы до дождика!

И тогда сказал заборовский дьякон, а ныне секретарь нарсуда:

— Дело нечистое!

И сказал народный судья Петушков заборовскому дьякону:

— Дело нечистое!

Говорили они о лутошанском кооперативе.

Так было дело:

шел председатель правления Федот Каблуков вечером, в десять часов, мимо лабаза и видел: стоит у лабаза человек в белой рубахе, без шапки — постоял, постоял…

тогда шел Федот Каблуков за газетой, потому что получались газеты вечером в десять часов —

потом шел он назад и видел:

зашел за лабаз человек в белой рубахе, без шапки, постоял, постоял… и ушел председатель правления, а на другой день…

— Дело нечистое!

Это сказал заборовский дьякон — а когда народный судья Петушков повторил:

— Дело нечистое,

— в это самое время во второй раз ударил гром и опять над лутошанским земотделом, и такой гром, что козлихинский мужик Фома Большой, входивший в тот час в Лутошанск из кривого прогона, что лепетихинский мужик Ефим Ковалев…

Да.

Так вот в это самое время посмотрел секретарь нарсуда на часы и сказал:

— Пора и обедать!

И как только он это сказал, прибежал в земотдел из Козлихи Фома Большой, прибежал в земотдел из Лепетихи Ефим Ковалев, и тогда же в третий раз ударил гром и уже над лутошанским кооперативом.

Председатель правления сгреб бумаги и спрятал бумаги в ящик, посмотрел на часы — а часы в это время показывали четыре — и сказал:

— Пора и обедать!

И только тогда пошел в Лутошанске дождь, и только тогда послан был земотделом в Козлиху Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, послан был он, — говорю я, — в Лепетиху в качестве члена установить между означенными деревнями границу, что проходит по Дурундеевской пустоши на земле бывшего барина, господина Дурундеева.

С вечера вышел Кузьма Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, в Козлиху и еще не дошел до Козлихи, как остановил его лепетихинский мужик Егор Ковалев и сказал:

— Ночуешь у нас — мы всегда с уважением!

А делал Егор такой самогон, не хуже, а пожалуй, и лучше николаевской, такой самогон, что заборо…

Вот как было дело:

видел Фома Меньшой, как шел Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов в Егоркин сарай, надо думать, что шел он в Егоркин сарай ночевать, и когда шел, то, размахивая правой рукой, говорил:

— Я зна-а-аю… — Я — как член!

Тогда запряг лошадь Фома Меньшой и подъехал к сараю, был еще с ним Коляной, Колькин брат, который — это Колька-то — варил такой самогон, что забо…

Ну так вот:

видел Ефим Ковалев, как шел Кузька Хромой, а ныне Кузьма Самуилов, и шел он в Колькин сарай, надо думать, шел он в Колькин сарай ночевать, и когда шел, то, размахивая правой рукой, говорил:

— Я зна-а-аю… Я как член…

Вот тогда-то и запряг лошадь Ефим Ковалев и подъехал к сараю, и был с ним еще Лександра Лузга и Егор, который, это Егор-то, варил такой самогон…

Да. На чем же я кончил?

Ну, вот — когда, значит, пошел в Лутошанске дождь — а было это в четыре часа, вышел из лутошанского кооператива Федот Каблуков и, выйдя, заметил, что идет в Лутошанске дождь. Тогда он, пройдя шагов сто…

И вышел в это время из нарсуда заборовский дьякон и, выйдя, тоже заметил, что идет в Лутошанске дождь, — а было это в четыре часа — и, пройдя шагов сто,

— а дождь теперь лил как из ведра —

встали они оба под крышу лабаза лутошанского кооператива.

А накануне Иванова дня покосные комиссии деревень Козлихи и Лепетихи, совместно с членом лутошанского земотдела Кузьмой Самуиловым, рассматривали вопрос о границе между названными деревнями, что проходит по Дурундеевской пустоши на земле бывшей помещика Дурундеева, и, рассмотрев означенный вопрос, постановили считать, что, согласно приказа губземотдела, идет эта граница вдоль лепетихинского леса от кривой березы на сто шагов, что и подтверждается граждан означенных деревень свидетельскими показаниями.