Михаил Мишин - Почувствуйте разницу

А двор — это только так говорится: это же целый мир, это прерия и джунгли! Два дома — один жилой, где полковничиха живет, другой — общежитие техникума, а между ними пространство громадное, где и газон, и кусты, и площадка детская, и гаражи, и сарай, и куча песка, и лужи, и тут же под навесом помойка. А за общежитием — дорога, и там машины ходят и автобусы. Вот папаша мой, говорят, там под автобус и попал. Погнался за чужим котом — и под колеса… Я сам-то не помню этого, мал был. И мамашу не помню. Во дворе вырос.

Конечно, у домашних кошек жизнь спокойная, пристроены. Но только если кто на свободе вырос — он ее ни на что не променяет. Я во дворе — дома. Во дворе у меня все свои, знакомые. Атмосфера дружественная. Правда, в детском возрасте собак боялся. Так ведь, натурально, выскакивает откуда-то, несется прямо на тебя со всех ног, гавкает, слюну роняет. Мол, глядите все, сейчас я ему!.. Ну, по малолетству, конечно, опасаешься. Теперь-то один смех глядеть на этих псов. Он к тебе подскочит, а ты припадешь к земле, шерсть вздыбишь, зашипишь — ну, он, если поумней, тявкнет пару раз для проформы, да и отстанет. А которые оголтелые, вроде Тузика, то или по морде ему лапой, или вспрыгнешь куда повыше, на сарай там или на дерево, и сверху ему внушаешь: "Балбес ты, бестолочь. Прихвостень хозяйский…" С утра, если солнышко, я на крыше сарая, там у меня солярий. А если дождик, то в подвал общежития, там всегда трубы теплые. Погреешься, дождик переждешь — и снова во двор.

Ночью, бывало, заберешься в кусты, воздух — свежайший, запахов миллион, кажется, даже луна пахнет. А сам себя чувствуешь ягуаром, и до того хорошо, аж петь охота! Ну и запоешь! Запоешь — и из травы тебе, скажем, эта беленькая с черными ушками вторым голосом подпевает. Так распоешься, что и время позабудешь. Помню, как-то вот так душевно музицировали, вдруг дядька голый на балкон выскочил: "Вот сукины коты! Поймал бы всех да кастрировал!"

Не скажу, чтоб эта мысль мне сильно понравилась. Искусство кастрировать нельзя. Но, невзирая на подобных реакционеров, жил я хорошо, а главное — спокойно.

До того самого дня.

Август у нас хороший месяц. Тепло, людей во дворе мало, общежитие и вовсе пустое, потому что каникулы, на помойке все свежее, с витаминами. Я в августе поправлялся обычно.

В тот день, помню, лежу на крыше сарая. Время к вечеру, солнышко ласковое, разомлел, лапой лень шевелить, хотя воробьи наглые перед самым носом скачут. Дремлю, и разное хорошее снится — полковничиха, сметана, и все это с запахом потрошков.

И вдруг по нервам:

— Гау! Гау-гау!

Открываю глаз, вижу: несется Рыжий как угорелый в сторону общежития, а за ним два этих придурка, Тузик и Смелый. Я сперва подумал, Рыжий развлекается. (Рыжий — это дружок мой, тоже безотцовщина.) Он их вечно раздразнит — и бежать. Потом вижу, нет, не за ним они бегут, а с ним вместе, и еще мальчишки бегут с воплями туда же, к общежитию, и взрослые торопятся. Ну, сон как рукой, вскакиваю на лапы, с сарая скатываюсь — и туда!

И вот вижу: с той стороны общежития, где вход, стоит толпа народа и все в одну сторону глазеют. Пробираюсь быстренько в первый ряд. Рыжий уже тут, стоит озадаченный. Псы тоже здесь, тоже от удивления пасти раззявили. Над входом в общежитие ворона знакомая сидит на карнизе. Крыльями хлопает, каркать не решается. А перед общежитием стоят три больших автобуса, один маленький и две легковые машины. И на всех одинаковое слово написано. Ну, систематического образования у меня нету, но буквы разбираю: "Г-о-с-к-и-н-о". Только успел прочитать, как из автобусов высыпались люди и принялись вытаскивать разные ящики, коробки, чемоданы и всякие вещи. При этом у всех поголовно в зубах были сигареты, и, не выпуская их изо рта, они все восхищенно выкрикивали: "Какой воздух! Какой чудный воздух!"

Через пять минут травы из-под окурков уже видно не было.

Не успел я удивиться по-настоящему, как меня чуть не убило тяжеленным ящиком, который грохнулся рядом со мной. И тут же кто-то стал орать на того, кто этот ящик уронил, а тот, кто уронил, стал орать, что он не потерпит, чтобы на него орали, а потом подскочил третий и заорал, чтоб они оба перестали орать. Потом они все вместе схватили ящик и потащили в общежитие. А остальные продолжали бегать, суетиться и выкрикивать: "Какой воздух!"

Рыжий ко мне поближе подобрался:

— Во дают! Ты такое видал?

Я такое видал один раз в жизни, когда мы с полковничихой смотрели телевизор и она мне сказала: "Смотри, Гриша, это налетела банда батьки Махно".

У этой банды тоже оказался свой батька, только он был без нагана, зато в бархатном пиджаке и с плоским чемоданчиком. И как только он из машины вышел, остальные кинулись к нему с криками, и я подумал, что сейчас они разорвут его и затопчут. Но бархатный открыл рот и сам заорал так, что ворона свалилась с карниза замертво. Он орал, что не желает слушать никаких претензий, что у него тоже комната без сортира, хотя он тридцать лет на студии, что комнаты с удобствами только у режиссера и артистов, что пускай они все ему скажут спасибо и за это общежитие, что все хотят сесть ему на голову, но он не позволит никому сесть ему на голову. После этого он спокойно вытер лысину платком и пошел в общежитие. А из легковой машины вылезли еще двое — один маленький, черный, лохматый, а второй в кепке, со скучным лицом.

И маленький закурил и сказал:

— Какой воздух, а? Потрясающе!

Скучный тоже закурил и сказал:

— Нормальный воздух. Утром надо будет побольше дыма.

И маленький сказал:

— Зачем? Утром будет естественная дымка.

А скучный на него посмотрел и сказал:

— Каждый режиссер думает, что он оператор…

И за этим удивительным разговором наши местные люди следили с большим почтением и шептали: "Режиссер… оператор… режиссер… оператор…" Тут из машины вышла такая молоденькая, хорошенькая, с сигаретой. И по толпе шепот прошел: "Артистка, артистка…"

Мне Рыжий говорит:

— Видал? Артистка!

Я хотел ему ответить, что без него знаю, но тут ему прямо в нос чей-то окурок угодил. Рыжий подпрыгнул, ругнулся и под ближайший автобус залез. Ну, я из солидарности, натурально, за ним.

И тут снова вся толпа:

— Ах!

Это появился еще один — артист. Этого я сам лично видел по телевизору у полковничихи. Он вышел из машины, вокруг поглядел и сказал громко:

— Ну, Париж!

Это он, конечно, перепутал, потому что наш город иначе называется. Потом он на общежитие поглядел и сказал артисточке:

— "Хилтон", а?!

И тут на них обоих ринулись наши местные люди и стали совать им разные бумажки, а они что-то черкали на этих бумажках ручками, и наши отходили с таким видом, как у Рыжего бывает, когда он что-нибудь выгодное на помойке найдет.

У меня от всего этого бедлама вообще настроение не бог весть какое было, а тут еще эти два подхалима, Смелый с Тузиком, нас с Рыжим заметили и давай облаивать, перед приезжими выпендриваться.