Георгий Эсаул - Рабочий

Но в автобусах пролазил под турникетами — слыханное ли дело за билет — двадцать шесть рублей туда и еще двадцать шесть рублей после смены обратно домой — так проститутка ездит по клиенту туда-обратно, но за туда-обратно она получает деньги и не платит.

Балерина на сцене тоже бегает туда-обратно, но её туда-обратно отличаются от туда-обратно Лёхи, хотя похожи на туда-обратно проститутки.

Никто не платит, только рабочий платит за всех, даже за толстых теток с инвалидностью от ожирения.

Почему толстые тетки живут на хребту рабочего человека, как рыба минога присасывается к тощей сайре?

Утром Лёха имел с контролерами неприятный разговор, испортил нервы себе и контролершам — штраф в тысячу рублей для рабочего — неподъемная сила, больше зарплаты за день, и Лёха лучше согласится головой в сортир, чем на штраф в тысячу рублей.

Контролерши понимали, что Лёха не заплатит ни штраф, ни за проезд — рабочий вид у Лёхи, но требовали, потому что страдала их репутация, как вертухаек, а вертухайка от своего не отступит, потому что за ней правда других вертухаев, и ей необходимо выйти замуж за богатенького Буратину, а богатенького лоха можно развести только силой воли.

Но Лёха не богатый, поэтому контролерши беседовали с ним вяло, ругались, и высадили, как они считали, на нужной им остановке, хотя Лёха уже приехал на свою — баш на баш, как в японском филиале офиса «Тойота»: контролерши лицо не потеряли, и Лёха не заплатил за проезд.

Спасло Лёху и то, что от него разило вчерашним и добавлен аромат жигулевского сегодняшнего — так модница на духи от Диор напыляет духи от Версаче.

Контролерши ничто не возьмут от выпившего рабочего, похожего на шпиндель.

Вроде бы выиграл, но выигрыш похож на выигрыш в лапту — сил потрачено много, нервы дрожат, а впереди трудный рабочий день у станка и в курилке, где Настюха поет.

Вспомнил бы Лёха кофейную гущу, когда подходил к станку, вспомнил бы и контролерш с огромными, как чугунные болванки, буферами.

Но помешали Серега, Колька и Митяй — налили по стартовой, накатили, и к станку Лёха подходил веселенький, но никакой.

Обо всем он подумал за долю секунды, а глаза фиксировали намотавшийся халат; сердце отстукивало последние секунды жизни, как у минера на сработавшей мине.

Зрение прояснилось, и Лёха не хотел, чтобы оно прояснилось от алкоголя, а желал, чтобы красиво стало ясно перед смертью, в один миг, когда все вокруг озарено прекрасным Райским светом.

Лёха знал, что попадет в Рай, потому что только рабочие попадают в Рай — иначе неправда на Земле перейдет в неправду на Небесах.

Вся жизнь перед смертью проносится за одно мгновение; Лёха с жадностью смотрел картинки из своей жизни, понимал, что последнее, что он увидит, а затем рывок — халат выворачивает, Лёху бросает под раздачу на станок — отрывается правая рука, затем — клок из груди, бьет током, как на электрическом стуле.

В фильме «Миры смерти» Лёха видел, как казнили негра — он изнасиловал восьмидесятилетнюю старушку ей на радость — на электрическом стуле.

Станок — не электрический стул, станок — родной, как жена, которой у Лёхи нет, и не было, словно она ушла еще до его рождения, ушла со слепым музыкантом Короленко.

Через миг Лёха упадет окровавленный на бетонный пол, забрызгает остатками жизни все вокруг, но не сильно, потому что от одного рабочего много крови не выплеснет, как из трехлитровой банки с квасом не выскочит енот.

Уборщица по совместительству, Елена замоет следы крови, возможно, что с ругательствами замоет, потому что работа — сверхурочная, грязная, неблагодарная, как китайские телефоны.

Но до того момента, как щетка-сметка Елены и её половая тряпка уберут остатки Лёхи, он вспомнит всё — так Рэмба вспоминает любовниц, с которыми не переспал.

Детство — всё детство у Лёхи болел живот, и это самое главное и в то же время неприятное воспоминание, потому что с больным животом в газету «Известия» на работу не возьмут.

Лёха не мечтал о карьере журналиста, но, если бы мечтал, то больной живот бы помешал, как старушке мешает в автобусе её избыточный вес.

Дальше картинки пошли быстрые, отчетливые, но несвязанные по времени и пространству — так в сверхсветовой ракете пилот видит на потолке свою третью ногу.

Кусты, в кустах Лёха и Борис, его друг — подсматривают за купающимися девчонками, похожими на березки.

Есенин не врал, да, девушки — березки.

Голые девчонки разочаровали Лёху, потому что он надеялся на большее, оттого, что тайна девичьего тела терзала давно, и казалось, что обнаженная девушка — волшебница, а тут — непропорциональные тела, неэстетичные (Лёха не знал в то время значение слова «эстетичные», но сейчас ему показалось, что он всегда все знал) заросли на лобке, как ворс на сидении автомашины «Белаз».

Тонкие ручки; не длинные, потому что без туфель на каблуках, ноги; излишне круглые попы, как шары на Первое мая.

Тут же выплыло в последний миг жизни Первое мая — праздник труда, профессиональный праздник рабочих, хотя к этому празднику примешались и балерины без трусов и художники в полосатых носочках и шляпках с пером.

На Первое мая всегда празднично и холодно, ветрено, вот поэтому Лёха не любил Первое мая, как ребенок разлюбил мёртвую кормилицу.

Первое мая — беретик, и беретики Лёха не любил, и сандалики ненавидел и ненавидит сейчас, и рубашки в клетку не любит, потому что в клетчатых рубашках разгуливают только разумники, которые вынесли муку с мельницы.

После картинки Первого мая в мозгу всплыло воображаемое, никак не картинка из жизни, а картинка из размышлений, розовых, как лепесток сирени.

Всю жизнь Лёха размышлял о балеринах: иногда с негодованием о них думал, иногда — с тоской, а иногда задумывался об их потусторонней сущности.

Балерины не из нашего мира, тем более, никогда не войдут в касту рабочих и крестьян, как собака не встанет за штурвал.

Лёха представил, как он женился на балерине с вывернутыми стопами, словно попала в медвежий капкан.

На свадьбе эстеты и рабочие; эстеты в разных одеждах, но с голубым оттенком, а рабочие в строгих черных костюмах и в белых рубашках, как лидеры партии «Приднестровье».

Рабочие приглашены со стороны Лёхи, а эстеты — друзья жены-балерины с мертвыми глазами.

Эстеты ведут умные разговоры, чинно берут рюмки двумя пальчиками, нарочно вставляют длинные заумные фразы, чтобы рабочие ничто не поняли — так баре разговаривали при крепостных на французском языке.

Но почему-то на стороне рабочих веселье, безудержное пьяное разгульное, и девки грудастые, румяные, прекрасно вопящие, словно цапли на болоте.

После застолья (Лёха видит в последний миг жизни) комната для новобрачных: кровать под балдахином, потому что апартаменты съемные, как снимают девушку на час.