Георгий Эсаул - Рабочий

Гвоздь так и остался, я от злости отшвырнул никчем-ный молоток — так обезьяна выкидывает шкурку от банана.

Дядя Коля надо мной смеется, детям и старушкам рассказывает, что я слабак, что гвоздя не вобью, а мужики, которые гвозди не вбивают, бабам не интересны.

В довершение моего позора пришел Серега, сильно под градусом, а Серега — два центнера мышцы, и с двух ударов забил гвоздь, прибил фанерку детям на радость, а мне на позор.

Я видел, что Серега и без молотка пальцами гвоздь вдавит, хоть в фанеру, хоть в бетон, хоть в Марианскую впадину.

— Вдавит гвоздь пальцами, забьет гвоздь в бетон? — историк покачнулся на скамейке, рыгнул, с уважением по-смотрел на утку, потому что утка — водоплавающая, а каждое плаванье — мастерство. — Серега твой — настоящий рабочий парень!

А ты, не обижайся, не мужик, если гвоздь в фанеру не забил!

Вот то-то и оно, то-то и оно! — мужчина захрапел, за-снул сном неизвестного бурильщика нефти.

Лёха сплюнул под ноги, выкинул пустую бутылку под лавку и со злостью произнес:

— Во как!

После обеда, когда Лёха включил переднюю переда-чу на станке, подошла Настюха в синем отутюженном ха-лате.

Настюха — своя, в доску, как парень, но мечтает о ка-рьере эстрадной звезды, певицы Кремлевского масштаба.

— Лёха, я собираю профсоюзные взносы на вечерин-ку профсоюзных деятелей и членов заводского комитета, — Настюха перекрикивала шум станка и других станков, словно около водопада звала любимую собаку Мими. Го-лос у Настюхи звонкий, окрепший на тюремной баланде (Настюха недавно откинулась с кичи). — С тебя, Лёха, тридцать шесть рублей сорок восемь копеек.

Давай и распишись, где галочка! — Настюха протяну-ла Лёхе ведомость — так расторопная невеста протягивает родителям богатого жениха икону для благословения.

Лёха с утра с Серегой, Колькой, Митяем и Пашкой принял в раздевалке — на рабочий день зачин, поэтому настроение с подъемом, задорное, живое, как у щенка.

Настюха и без алкоголя выглядит шикарно, а после выпитого — Королева эстрады и Красоты Солнечной Си-стемы, хотя не во вкусе Лёхи.

— Ах, Настюха, где галочка, там и палочка!

Палочка колбасы брауншвейской!

ХАХАХАХА!

— Ты, Лёха, зубы не скаль, а подписывай и деньги давай в общую кассу.

Мы же не бандиты, мы — профсоюзная организация рабочих, поэтому деньги в общак отстегиваем своевремен-но и по понятиям.

Неловко мне смотреть, как ты глазеешь на мои сись-ки. — Настюха сделала грозное лицо, но пробивались лучи-ки довольства (Лёха отметил её красоту, заигрывает, а за-игрывание только беременным моржихам не нравится).

— С превеликим удовольствием, Настюха! Курица кудахчет, свинья хрюкает, а я пою от счастья.

День, день сегодня выдался знаменательный!

АХАХАХА!

ХАХАХ-ХА!

Песня поется.

— Ты, Лёха, не балуй!

Не очень тут! — Настюха с видимым сожалением, что вынуждена не принимать хихоньки и хаханьки Лёхи, шут-ливо ударила его по руке ведомостью — так барышня заиг-рывает с гусаром. — Я Сергея Георгиевича уважаю, поэто-му с другими лясы не… — Настюха забыла, что бывает с лясами — точат ли их, разводят ли их, как мосты, поэтому свернула красивую фразу, — лясы — нет ляс!

— Сергей Георгиевич? Завхоз? — Лёха удивился и развеселился еще больше, словно увидел раздавленного лошадьми курьера. — Ему в обед сто лет!

И жена у него, и дети, а не стоит — он нам сам расска-зывал в курилке, что освободился от почетной обязанности по курам топтаться.

Во как!

— Сердцу не прикажешь! — Настюха гордая, потому что — оригинальная, оттого, что любит старого женатого импотента, вознесла себя на Олимп. — Сергей Георгиевич — не зубоскал, он — положительный со всех сторон, поэто-му — не смей, Лёха, не смей!

Шуточки свои прибереги для шалав подзаборных, а я — будущая Звезда!

— Во как! Звезда!

Ладно, оставлю шуточки в знак почтения к сединам Сергея Георгиевича, повезло ему, как крейсеру Авроре! — Лёха снял улыбку, смотрел серьезно, но в душе бегали озорные кошки. — Вглядываюсь я в станину и прихожу в восхищение, словно меня медом облили!

Прекрасная станина, и счастлив тот, кто на ней на са-лазках — туда-сюда, туда-сюда!

— Я же просила, Лёха! Без пошлостей! — Настюха надула губы — так по её мнению (она видела в фильмах) обижаются порядочные девушки на пошлости ухажеров с усами и тросточками. — Не заглядывайся на мою станину, не тебе на ней работать!

— Я не на тебя смотрю, Настюха, — Лёха округлил глаза (откуда только смелость пришла? из бутылки со сме-лым джином?). — На свой станок смотрю, любуюсь, он — лучше любой бабы, и станина блестит, манит меня, манит, к работе зовет.

Что станина, вот коробка подач — да — никому не даст, а мне дает, потому что я — хозяин агрегата.

Одному — кооператив, другой тащится оттого, что — хозяин банка, а я — хозяин станка.

Да, коробка она — огого! Передачи у неё — агага! — Лёха рассуждал о коробке передач, а смотрел на бедра Настюхи, словно искал в них солидол.

Девушка понимала второй смысл, кусала губы, ушла бы давно, но как уйти, если Лёха комплиментами замысловатыми сыплет, как горохом из банки.

Если бы прямо домогался, то — другое дело, ушла бы, даже хвостом на прощание вильнула, как русская псовая борзая.

— Не о моей ли коробке передач ты говорил? — Настюха на всякий случай спросила, иначе язык бы засох. — Знаю я твои шуточки, Лёха!

Говоришь о коробке передач, а намекаешь, что я тебе дам!

Не дождешься! Я уже говорила, что не дождёшься?

Не помню, но повторяю — не дождешься!

— О чем ты, Настюха? — Лёха щеткой-сметкой ски-нул опилки на пол — Елена уберет, потому что вторая став-ка у неё — уборщица. — Коробка передач — да, манит меня, но на то я и мужчина, рабочий, чтобы имел интерес к ко-робке передач, как скрипач обожает свою скрипку.

Ты же не обвинишь Сергея Георгиевича за то, что он с любовью смотрит на накладные, словно не бумажки с цифрами, а твои фотографии, когда ты на нудистком пля-же.

— Ты подглядывал за мной на нудистком пляже, Лё-ха? — Настюха чуть не выронила ручку, но вовремя вспом-нила, что она девушка — свободная, открытая и певица: — Низко и маньячно, Лёха!

Фу! Мужик прячется в кустах, где битые бутылки, какашки, бумажки и всякая другая нечисть.

— Не подглядывал я за тобой, Настюха, когда ты на нудистком пляже загорала, искала миллионеров.

Знаю, что все девки, рано или поздно, раздеваются догола на пляже.

Любите вы, когда на вас, голых, мужики смотрят.

Если мужик разденется, то вы гоните его санными тряпками, а сами — огого!

Как поршни ходите голые по песку!