Андрей Рябов - Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только

— Завтра с проверкой Дуплоноженко приезжает, — сообщил Евгений Робертович. — К тебе в первую очередь нагрянет. Так что у тебя с зимней формой?

— В служебке свалена, — дрогнувшим голосом ответил Гагаев. — В кучу.

— Свалена? Почему свалена?

— А что с ней делать? — вмешался в беседу руководства бесстрашный Красота. — Говорили, б…, этому Лизункову, говорили, а ему хоть хрен!

— Выражайся яснее! — прервал Красоту Самурайский.

— Можно яснее, — легко согласился Красота. — Лизунков не куртки и шинели притащил, а чехлы какие-то на грузовики! Видать, со своей автобазы спёр!

Самурайский грозно воззрился на Гагаева.

— Евгений Робертович, — по-бабьи запричитал тот. — Что нам выдали, то и в наличии…

— Приказ московский о ношении формы одежды видал? — процедил Самурайский. — У тебя целая ночь. До завтра. Утром желаю видеть весь твой отдел жизнерадостным, трезвым и одетым в соответствие с этим самым приказом! Уяснил?

— Так точно! — выкрикнул Гагаев. Он знал, главное — отрапортовать! Дальше будет видно!

Дождавшись, когда Самурайский в сопровождении преданной Близнецовой покинул аэропорт, Михаил Владимирович подозвал к себе Исикевича и, мстительно улыбаясь, отдал ему невыполнимое указание:

— Ленинид Агафонович, к девяти ноль-ноль утра постройте отдел…

— У меня рабочий день закончился… — слабо запротестовал Исикевич.

— У вас ненормированный рабочий день! — отмёл все возражения Гагаев. — Повторяю, к девяти ноль-ноль постройте отдел, окультуренный в соответствие с приказом! Вопросы? Вопросов нет!

Михаил Владимирович повернулся на каблуках и покинул здание аэропорта вслед за Самурайским.

Исикевич затосковал. Иезуитское решение Гагаева выбило его из колеи. Справится Ленинид Агафонович — его успех Гагаев беззастенчиво припишет себе. Не справится — Михаил Владимирович знает, на кого свалить вину!

Исикевич с неохотой побрёл в служебное помещение. Там, в тёмной крохотной кладовке инспекторы держали форменную одежду. Вперемешку лежали зимние куртки, шинели, мятые женские юбки. На самом верху безобразной кучи нагло показывал язычок чей-то грязный сапог.

— Надо бы разобрать всё это добро, — неуверенно сказал Ленинид Агафонович, обращаясь к Зайцеву, занявшему удобную позицию на облезлой, потерявшей цвет и форму, кушетке. Появление кушетки в служебном помещении таможни датировалось, примерно, девятнадцатым веком.

— Вам надо, вы и разбирайте! — вежливо ответил Зайцев. — А мне ужинать пора.

— Как вы со мной разговариваете! — взвизгнул Исикевич.

— Нормально разговариваю, — удивился Зайцев. — Я же объяснил — мне ужинать пора! Режим! Не нарушайте мои конституционные права!

— Права… — со злостью пробурчал Исикевич. — А что это на шинелях пятна какие-то?

— Стошнило кого-нибудь, — равнодушно отозвался Зайцев.

— Прекратить! — Лениниду Агафоновичу сделалось совсем нехорошо. — Немедленно разобрать форму одежды, привести в порядок! Да, пришить погоны, погладить, отчистить эту… это… Короче, отчистить! Через час приду, проверю!

Исикевич развернулся на каблуках, как давеча Гагаев, и чётким шагом покинул служебное помещение.

— Раз надо, значит проверяй! — сказал самому себе Зайцев. Он достал из внутреннего кармана кителя плоскую бутылочку виски, отхлебнул с удовольствием.

— Куда это Исикевич поскакал, аки лошадь Пржевальского? — спросил вошедший в комнату Красота.

— К проверке форменной одежды пошёл готовиться, — ответил Зайцев. — Глеб, а у тебя нитки с иголкой есть?

Красота уставился на товарища:

— Зачем?

— Погоны пришивать.

— К ушам Исикевича?

— Неплохая идея! — одобрил Зайцев. — А ещё к шинелям.

— Чего? Б…, на х…, твою мать!

— Я примерно так и думал, — хмыкнул Зайцев. — Виски будешь?..

Ленинид Агафонович нервно прогуливался по «галерее», ежеминутно поглядывая на часы. До окончания срока, отпущенного им на выполнение приказа, оставалось 38 секунд. Как раз хватит, чтобы добраться до служебки в павильоне «Прибытие». В воспалённом мозгу Исикевича возникла картина браво марширующих инспекторов в идеально подогнанных по фигурам шинелях. Шинели были украшены ровно пришитыми погонами. На аккуратно подстриженных головах залихватски сидели одинаковые мутоновые шапки…

Действительность оказалась иной. В пустом зале за стойкой дремал Вова Макарский. В углу курили инспекторши Полуэктова и Богатикова. Не обращая внимания на появившееся в лице Исикевича начальство, они продолжали живо обсуждать сцены из личной жизни.

— А я ему и говорю, — томно отставив в сторону руку с тонкой сигаретой, низким голосом вещала высокая короткостриженная брюнетка Полуэктова. — У тебя, мальчик, денег не хватит!

— На что? На что денег не хватит? — с восхищением глядя на Полуэктову, прошептала маленькая пухлая Богатикова.

— На что? — Полуэктова поиграла ярко накрашенными глазами. — На то, чтобы содержать такую женщину как я!

Полуэктова к своим тридцати двум годам уже дважды побывала замужем, но оба раза быстро разочаровалась в своих избранниках и ныне находилась в свободном поиске.

— Послушайте! — стараясь привлечь к себе внимание, Исикевич даже повысил голос. — Я отдал приказ! Где ваши шапки?

Полуэктова, театрально вздохнув, перевела взгляд на Ленинида Агафоновича:

— Вы, по всей видимости, изъятой анаши на складе нанюхались? Какие шапки?

— Форменные. Зимние, — Исикевич готов был разрыдаться. Он понял, что его приказ никто и не думал выполнять.

— Откуда я знаю? — фыркнула Полуэктова. — Не хватало ещё такое убожество на голову надевать!

Богатикова сжалилась над Ленинидом Агафоновичем:

— Да там они все, в кладовке. Нам выдают, а мы всю форму в кладовку складываем. Никогда ничего не пропадало.

Исикевич опрометью бросился в служебное помещение. Надежда умирает последней. Но и там не было марширующих краснощёких таможенников. Только спящий на кушетке Зайцев и бодрствующий Красота.

— Я же приказал! — голос Ленинида Агафоновича сорвался. — Разобрать форму…

— Да разберём мы. Наверное, — лениво ковыряясь заточенной спичкой в зубах, сказал Красота. — И вообще, сказано завтра, значит, завтра!

— Я доложу! — мелко завибрировал Исикевич. — Всё доложу Евгению Робертовичу!

— Кто бы, б…, сомневался! — Красота грузно поднялся со стула и, задев Исикевича плечом, покинул служебку. — Захочешь погоны пришить — моя шинель третья слева!

— Да как вы смеете! — пробормотал вслед Красоте Исикевич. Губы его предательски задрожали, глаза увлажнились. Не к месту вспомнился уютный кабинетик, который Ленинид Агафонович занимал в региональном управлении аккурат до рокового перевода в Краснобубенскую таможню. Вспомнились посетители, которые заходили в кабинетик тихо-тихо. Говорили уважительно, смотрели просительно, вели себя почтительно. А в конце беседы слегка смущённо клали на краешек стола пухлый конверт. Эх… Что касается такого хама как Красота, то его Ленинид Агафонович и на порог бы к себе не пустил!