Андрей Рябов - Где-то в Краснобубенске... Рассказы о таможне и не только

— Проблема? — Никита Антонович эффектным жестом указал на распластанную на досмотровом столе «Джоконду». — Я бы сказал, проблемища, мистер Блэк!

Блэк быстро переговорил о чём-то с мистером Слауном. На его лице появилась торжествующая улыбка, которая очень не понравилась Хамасюку.

— Господа таможенники, — Блэк подошёл к бесценному шедевру живописи. — Это есть копия, шарж. Ненастоящий картина. Мистер Слаун купить её на улице за двадцать долларе оф зе Юнайтед Стейтс!

— Копия, говорите? А как вам это! — Коромыслов потыкал мизинчиком в угол картины. — Вот же подпись автора! Надеюсь вам известно имя Леонардо да Винчи?

— Ес, известно, — Чарли Блэк поскучнел. Настало время торжествовать Хамасюку.

— Кстати, вот наш эксперт! — он снова применил эффектный жест, указывая теперь на добравшуюся до участников событий старушку. — Знакомьтесь, Ираида Кондратьевна Глинка.

Ираида Кондратьевна работала смотрительницей Краснобубенского краеведческого музея. Не Бог весть что, однако, другого специалиста под рукой всё равно не было. Ираида Кондратьевна брезгливо осмотрела «Джоконду».

— Ну как? — Хамасюк отвёл в сторону эксперта.

— Скажу вам как краевед краеведу, — зашептала старушка. — Это не «Джоконда». То есть, конечно, «Джоконда», только не та, не настоящая.

Хамасюк почувствовал как почва уходит из под его ног.

— Посмотрите внимательнее, Ираида Кондратьевна, прошу вас. Вот ведь подпись самого Леонардо…

— Никита Антонович, вы что полагаете, что Леонардо в 16 веке подписывал свои картины на русском языке? И потом, «Джоконда», если я не ошибаюсь, написана на доске, а здесь что?

— Что? — Хамасюк уже понял, что это конец.

— Что… Картон, милостивый государь! Стоило меня беспокоить в такую рань! Да, вспомнила! Такие поделки у нас в парке перед музеем Гоша Ляхницкий малюет. Иностранцы хорошо покупают. Может «Данаю» состряпать, может «Девятый вал». И, главное, деньжищи бешеные за каждую мазню зашибает!

— Двадцать долларов? — обречённо спросил Хамасюк.

— Во-во! Я и говорю — бешеные деньжищи! — старушка осуждающе покачала головой.

— Никита Антонович, — подобрался сзади Коромыслов. — Самурайский!

Действительно, в зале, претендуя на свою порцию славы, появился начальник таможни.

— Ну, показывай, что тут у тебя за контрабанда века! — Евгений Робертович довольно потирал руки. — Кстати, только что разговаривал с начальником управления. Ипполит Аристархович в восторге. Уже отдал поручение связаться с Интерполом, с газетчиками. Сверли дырку для ордена, Никита Антонович!

— Не надо, — слабо просипел Никита Антонович. — Не надо газетчиков.

— Ну-ну, не смущайся! Скромность в данном случае неуместна!

Признав в Самурайском самого главного, к нему подскочил Чарли Блэк:

— Извинить, сэр, кто компенсировать потерю денег за билет мистер Слаун?

— Прокуратура компенсирует! — пошутил Самурайский и громко засмеялся. Его смех прозвучал в тишине одиноко. Он с удивлением уставился на притихшего Хамасюка.

— В чём дело, Никита Антонович?

— Видите ли, Евгений Робертович, — Хамасюк боялся поднять глаза на начальника. — Произошло, так сказать, недоразумение. Ошибка, в некотором роде, произошла.

— Какая ошибка? — севшим от гнева голосом протянул Самурайский. — Лучше тебе сейчас сказать, что ты меня разыгрываешь! Ипполит Аристархович в Москву доложил. Ты это понимаешь?

— Я не виноват! — вдруг завизжал Хамасюк. — Это всё Коромыслов! Коромыслов! Сволочь!

Коромыслов побелел лицом и попятился к выходу. Не заметив Казлаускаса, стоявшего посреди зала с открытым ртом, Крутой Уопер запнулся о его ногу, нелепо замахал руками, а затем обречённо рухнул спиной на забытую всеми «Джоконду» пера Гоши Ляхницкого. «Джоконда», побалансировав на досмотровом столе, медленно повалилась на пол. В пути она задела острый угол и с противным треском порвалась в районе знаменитой улыбки.

— О-о! — слегка огорчился мистер Слаун. — My painting!

— Ничего, ничего! — засуетился Самурайский. — Вам новую нарисуют!

Он сурово воззрился на Хамасюка:

— Ведь нарисуешь, Никита Антонович? Международный скандал нам ни к чему!

Хамасюк с готовностью кивнул. В своей жизни он нарисовал один-единственный рисунок. В детстве. И тот на заборе. Рисунок представлял собой неровный круг с точками-глазами и прямой линией-носом. Посвящён он был местному хулигану Жорке Молчанову, который часом раньше нанёс маленькому толстому Никитке Хамасюку ощутимые побои. Под портретом Жорки двоечник Никитка изобразил поясняющую надпись: «Жорка — пидарас».

— Ладно, — подвёл неутешительный итог Евгений Робертович. — Пойдём ко мне в кабинет, Никита Антонович. Сейчас придётся докладывать Ипполиту Аристарховичу. Мне бы хотелось, чтобы ты вместе со мной выслушал то, что он скажет по этому поводу. Думается, слова будут сплошь нецензурные. Про оргвыводы я даже заикнуться боюсь…

Никита Антонович вдруг вспомнил эффектные фрикции Евгения Робертовича.

«Вот так, вот так меня поимели!» — приговаривал тот, играя широким тазом.

Неожиданно всё ниже пояса заныло.

«Ну, блин! — подумал Никита Антонович. — Опять простатит разыгрался! Или не простатит? Или предчувствие? Что ж, авось выкручусь. Но то, что потом я сделаю с Коромысловым…»

Хамасюк, плотоядно хмыкнув, представил то, что он сделает с Коромысловым и его настроение значительно улучшилось. Он бросил последний взгляд на валявшуюся в грязи «Джоконду». Итальянская девушка, несмотря на причинённые ей увечья, продолжала таинственно улыбаться Никите Антоновичу разорванным ртом.

— Как появится Близнецова — сразу ко мне! — распорядился начальник Краснобубенской таможни Евгений Робертович Самурайский, проходя утром через приёмную.

— Поняла, Евгений Робертович! — взмахнула ресничками секретарша Леночка.

Начальница отдела кадров таможни Светлана Ильинична Близнецова на два дня уезжала в краевой центр для того, чтобы принять участие в семинаре для руководящего состава кадровых служб региона. На семинаре планировалась масштабная речь самого Петра Константиновича Дуплоноженко, заместителя начальника управления по работе с кадрами. Вот о его-то выступлении Самурайский желал послушать в первую очередь. Вся остальная болтовня выживших из ума кадровиков из других таможен региона интереса не представляла.

— Евгений Робертович? — по селектору прошелестел слегка искажённый голос Леночки. — К вам Светлана Ильинична.

— Запускай! — нетерпеливо распорядился Самурайский и откинулся в своём любимом вращающемся кресле.

В кабинет, быстро переставляя короткие кривые ножки, вбежала Светлана Ильинична.