Борис Кудрявцев - Сор из избы

Наденьки не было, Галкин оглядывался по сторонам, пытаясь найти приметы, связанные с ней, они его волновали больше, чем вся мебель и развлечения в виде аквариума с рыбками и попугайчиков на окне. Брошенное шитье на диване заставило его покраснеть. Наденька могла быть здесь минуту назад. Но может быть, рукодельничала не она…

Мать Наденьки, невысокая, полная и плавная в движениях, глядела на Галкина во все глаза, стараясь что-то разгадать, и некуда было скрыться от ее взгляда. Потеряев повел Галкина в свои владения, тыкал пальцем в обои, которые можно протирать, не нарушив узора, скакал на полу, приглашая Галкина послушать, скрипит или нет под ногами? Паркет был крепок и блестящ, как лед на пруду в декабрьский ядреный мороз, хоть коньки надевай…

Наденька пришла из кухни в последний момент, как бы между прочим, привлеченная шумом и разговорами. В руках держала книгу, заглядывала в нее — там было интересней.

— Надежда моя! — сказал Потеряев. — Пирог испекла, с рыбой, ты прямо кстати, Аркаша, нюх собачий… Ха-ха! Не обижайся.

Смеялся он от души, не замечая смущения дочери. Роли смешались. Наденька бросила книгу и принялась налаживать скатерку на стол, тарелки с ложками. Галкин представил, как она заметалась, услышав его звонок в прихожей, скинула фартук, измазанный рыбьей чешуей, и схватила с полки первую попавшуюся книгу. Они прочитают ее когда-нибудь потом, вместе… За стол Галкин сел охотно, повеселев. Хозяин шарил по шкафам для этикету, хотя в доме у них напитков крепче чая давно не водилось. Слово было за гостем, как он скажет, так и будет. Придется в худом случае ловить такси. Но Галкин рюмку отставил, разрешив затруднения…

— Ты знаешь, кто это? Знаешь, мать?! — ликовал Потеряев, подкладывая Галкину куски пирога, густо сдобренные перцем и лавровым листом.

— Папа, сядь и помолчи! — говорила Наденька, улыбаясь, хотя ей хотелось послушать. Пирог блестел гладкими боками, намазанный сливочным маслом, и был на уровне мировых стандартов. Недоставало Наденькиного тавра.

— Ну как? — спрашивал Потеряев. — Угодила хозяюшка?

— Угу, — мычал Галкин с полным ртом, — угудила…

— Удила? Удила не она, — хохотал Потеряев, — удил я… Вот такой судак! — развел руками, увлекшись, чуть не в ширь стола. — Да тебя, поди, не удивишь после директорских разносолов! А? Аркаша, что вам на обед, к примеру, подают, с директором-то?

«Беляши», — хотел было признаться Галкин. В управленческий буфет он не поспевал, мотаясь по закраинам заводской территории и подсобкам, и теперь ему было стыдно врать.

— Папа, дай человеку поесть! — возмутилась Наденька.

— Ты ешь, Аркаша, жуй! Раньше ведь как работника нанимали: поставят на стол горшок щей да кашу, сколько человек умнет, такой и работник. Говорили, ешь до поры, пока не взопреешь, а работай, покуда не замерзнешь! Примета верная, на себе проверил! — не унимался Потеряев. — А я ведь тебя, Аркашенька, в помощники хотел взять! Да не успел уговорить, директор опередил… Ну да я тоже директор машины…

Мать и дочь смеялись. Никто не вспоминал, в каких вопросах Галкин помогает директору. Может, не в курсе? Было бы лучше, если это осталось секретом производства.

После пирога Потеряев достал семейный альбом с фотографиями. Наденька ушла на кухню хозяйничать, и Галкин в ее отсутствие знакомился с родословной семьи, задерживая взгляд на фотографии девочки, потом девушки. Она снималась одна и группой, с подругами и парнями. Улыбки парней казались вызывающими, манеры и позы развязными, он тайно ревновал. Родословная Потеряевых была не рядовой. Мать Наденьки, оказалось, тоже была «директором бульдозера» и работала на нефтепромыслах, не отставая от мужчин. Выработала стаж и перешла вязальщицей в трикотажную мастерскую. Таких вязальщиц на фабрике было всего две: они поднимали нитки и реставрировали любой рисунок на старинных и импортных изделиях, заказы — на два года вперед…

Галкин таким искусством в своем деле похвалиться не мог, родословной тоже, поэтому он слушал и ждал момента, чтобы улизнуть на кухню. Наденька навела блеск и вышла в коридор с ведерком, в нем мусор и рыбьи потроха. Оставлять их на ночь в тепле кухни она не хотела. «На мусор мне везет!» — подумал Галкин и выскочил следом, извинившись. — «Мусор — счастливый знак!» К его радости, мусоропровода в доме не имелось, он догнал Наденьку на третьем этаже, скача вниз, подобно камнепаду.

— Разреши! Я помогу, — ведерко он взял в свою руку. Теперь они спускались вместе, и были похожи на дружную семейную пару, готовую поделить заботы и сберечь силы и время на нежность и возвышенные чувства. Галкин пока что не находил слов, Наденька конечно нашла бы, но не хотела начинать первой. И без слов было хорошо.

Просторный двор был пуст, ветер трепал и гнул кроны тополей и кленов. Под навесом громоздились пустые ящики, в них по-мышиному трепыхались и скреблись клочки оберточной бумаги, раздуваемые ветром. Где-то рядом был продуктовый магазин, и следы его хозяйственной деятельности не украшали двор. Галкин поискал скамейку и нашел сразу две или три, сдвинутые вместе для компании. Но воздух над ними был сизый от дыма. Кто-то поджег мусор в середине двора и выкурил со скамейки всех, сам того не зная. Мусор был лежалый и чадил, медленно и нудно. Галкин сунулся с ведром к ящикам с пищевыми отходами и отступил, задержав дыхание. Похоже было, что отходы лежат давно и вывозить их не торопятся. Зимой бы ничего, терпимо, но летом…

Контейнеры повыше, те, что требовались, были выставлены рядком на подсыпанной щебнем площадке в другом конце двора. Галкин поднял ведро повыше, собираясь опорожнить и бежать к Наденьке, дожидавшейся его возле подъезда, но увидел записку, приклеенную к ящику. Вглядевшись, разобрал:

«Товарищи жильцы! Убедительно просим сортировать отходы и мусор по трем категориям переработки: макулатура, черный и цветной металл, утильсырье, стеклобой! Это ценное сырье промышленности, использование его для производства товаров народного потребления позволяет экономить силы и средства, электроэнергию, а также беречь природные ресурсы, которые не вечны и ничем не возместимы!

Задумано было неплохо. Галкин опустил ведро на землю и заглянул в контейнер под макулатуру, потом под металл, утильсырье и стеклобой. Разницы не увидел. Вываливали по старинке, не желая сортировать. Галкин выругался, благо Наденька была далеко и не могла услышать. Объявление казалось ему теперь слишком мягко написанным, захотелось добавить пару слов, покрепче. Дескать, скотина бывает понятливей и не гадит туда, куда не положено.

— Скоро? — кричала Наденька с крыльца. — Аркаша?! Мне холодно…

— Сейчас! — откликнулся неуверенно Галкин. Он не знал, что делать с ведром. Не понесешь ведь обратно! Наденька сортировать не захочет и ему не позволит, гадать не приходилось. Не тот момент. Гости. — Сейчас! — крикнул Галкин, схватил ведро и побежал к ближайшей девятиэтажке. Как он раньше не догадался? В девятиэтажке мусоропровод и никаких проблем с мусором. На входе он столкнулся с какой-то женщиной и не извинился второпях. Та глядела ему вслед с осуждением. Заметив ведро, иронически улыбнулась. Видно было, что Галкин не первый из «догадливых», и можно наперед сказать, чем кончится его суета.