Дм. Иванов - След чудовища

На помощь профессору приходит известный альпинист, заслуженный тренер СССР А. А. Малеинов. Г. О. Семужный спасен. Но, ничего об этом не зная, экспедиция в неполном составе продолжает поиск, в котором ее сопровождают наши спецкоры — Дм. Иванов и Вл. Трифонов.

Прощание у самолетного трапа было кратким. Ввиду этого у отлетавших как-то сразу нашлись самые нужные слова.

— Это жизнь, мужики! — сурово сказал Квант. — Ищешь чудовище, а теряешь товарища. Это жизнь!

— Не каркай! Брехать — не цепом махать! — оборвал его Варсокофьич. — С лавиной, конечно, шутки плохи. Но ведь не всякая пуля в кость да в мясо, иная и в поле. Оставляем Серегу для розысков. Это корреспондентская докука — вглубь копать. Отыщет нашего профессора!

Спецкор Сергей Бодров согласно кивнул, подтверждая, что не в правилах редакции бросать людей, угодивших в беду, и что в том или ином виде Семужный будет найден. Тут сотни лошадиных сил, заключенных в моторах, яростно заржали и понесли наш воздушный лайнер в небеса.

— Я имею неясность, пожалуйста, — первой нарушила молчание в салоне Ыйна. — Для чего устраивает редакция такой калейдоскоп мужчин? Только я освоилась с Моралевичем, как заменил его Бодров, пожалуйста. Привыкнув едва, внезапно наблюдаю вместо него теперь целых двоих. Причина какова, пожалуйста?

— Плюнь, мать, — мрачно сказал Квант. — Есть в экспедиции люди, чье плечо всегда рядом.

— Так надо, — пояснили мы. — По вашим донесениям стало ясно, что пресловутое Баксанское ущелье сегодня не может быть местом выживания. Скорее наоборот. Меж тем наш чуткий читатель, уже смекнувший, в чем дело, бомбардирует редакцию письмами, зовущими в дорогу. Вот поэтому мы с вами сейчас и устремились в Ленинградскую область, где творятся странные, плохо объяснимые вещи.

— Наша зверюга под Ленинградом? — Варсонофьич будто даже помолодел от изумления.

— Подождите делать брови домиком, — отвечали мы. — Полюбопытствуйте в окошко. Мы уже летим над ареалом, или, если угодно, над регионом, в котором, похоже, балует искомое существо.

Наш лайнер как раз закладывал вираж над восточными районами Ленинградской области. Некогда могучие лесные массивы на тысячи гектаров были кем-то безжалостно выгрызены.

— Быть может… — сказала Ыйна с надеждой. — Может быть!

…А лес стоял загадочный, словно просился, чтобы его еще раз зарифмовали, положили на музыку и передали в концерте по заявкам. Мы шли, ступая след в след, как нарушители предела. Внезапно кто-то неподалеку заговорил человечьим голосом:

— Рубить леса из нужды можно, но пора перестать истреблять их. Все русские леса трещат от топоров, гибнут миллиарды деревьев, опустошаются жилища зверей и птиц, мелеют и сохнут реки, исчезают безвозвратно чудные пейзажи!..

Раздвинув еловые лапы, мы сунулись на голос. По заснеженной поляне прохаживался человек в пальто с шалевым воротником.

— Лесов все меньше и меньше, — вещал он, — реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится все беднее и безобразнее!..

— Голуба! — Варсонофьич, не выдержав, кинулся к говорившему. — Дай расцелую, разумник ты наш!..

— Стоп! — загремел кто-то с небес трагическим тенором. — Марина, я же просил держать массовку в узде!

Наперерез Варсонофьичу метнулась антрацитная брюнетка в длиннополом кожухе, расшитом райскими птицами. Лихим наметом настигнув дедка, она опрокинула его в снег.

— Бороду долой! Фамилию узнать! — заливался небесный тенор.

Антрацитная Марина рванула Варсонофьича за бороду. Дедок заверещал стреляным зайцем. Но тут операторский кран подал на землю небесного тенора, чьи дерзкие усы и вельветовая кепочка-плевок выдавали профессию кинорежиссера. Из кустов повалил киношный люд. Инцидент выдохся.

— Ну, баба-зверь! — с благоговейным страхом сказал дедок, плюясь снегом. — Это сколько же тебе платят за такую овчарочью службу?

— Какое полотно лудите, шеф? — Квант по-свойски напер на режиссера. — Случайно не в жанре мюзикла? А то есть несколько песенок в духе раннего Окуджавы. Будем знакомы: Квант Михайлов. Эти — со мной.

— Весьма… — сказал режиссер, ничуть не интересуясь. — А мюзикл — увы — нет! Снимаю чеховского «Лешего». Внимание на площадке! Сразу еще дублик, пока не остыли! Марина, артисту Перелоеву коньяку.

— Коньяк кончился, — отозвалась антрацитная Марина.

— Тогда и съемка окончена! — вспылил режиссер и повернулся к нам. — Это и есть наше кино! Вот о чем в «Крокодиле» писать надо! На Чехова и коньяку нет! Бред собачий!

— Вот уж верно: шелк не рвется, булат не сечется, красно золото не ржавеет, — встрял Варсонофьич. — Я это к тому, что Антон Павлович чуть не сто лет назад этакие слова про лес написал, а глядел в нынешний день, как в воду!

— Это есть очень понятно, — сказала подошедшая Ыйна, дернув плечиком. — Классик!..

Режиссер мотнулся в сторону Ыйны и откровенно напрягся:

— Эта девушка с вами? Марина, возьмите у нее телефон. Черт знает как смотрибельна!

— Пошли отсюда, мужики! — сказал сразу помрачневший Квант. — Где кино снималось, там былинка не растет. Где уж ископаемой твари выжить?

Смеркалось.

Наша трехдневная засада не дала никаких ощутимых плодов, кроме симптомов острого респираторного заболевания да занудной песенки о девушке с янтарного побережья, сочиненной Квантом с явным намеком на Ыйну.

— А вы примечайте, что за лес окрест, — сказал Варсонофьич, возомнивший себя начальником после исчезновения Семужного. — Половина дерев цела, а половина будто выкушена. Чуете, чем пахнет? Весной! А весной любое чудовище, ежели оно самец, что затевает? Брачные игры! Из него природная сила прет. Оно себе соперника шукает, чтобы рога ему поломать. А поскольку наша зверюга — уникум, то и соперника ему нет. Вот тут оно с досады и землю жрет и стволы через себя кидает. Только от него такая порча здешнему лесу вышла. Тут нам его и стеречь!

— Это жизнь! — вздохнул Квант, глядя в костер. — Утки все парами, и даже ископаемой нечисти нужна подруга!

— Это есть типичный мужской разговор! — дернула плечиком Ыйна. — На такой разговор мое воспитание закрывает мне уши. Ах!

Рядом затрещали кусты. Кого-то несло на огонь костра.

— Я сейчас покажу ему брачные игры! — шепнула Ыйна, нацеливая в темноту вороненый ствол своего пистолета.

— Погоди! — скомандовал Варсонофьич. — Кажись, не оно! Кажись, это хозяин леса — медведь. Его лаской брать надо. Михаил Иванович, это ты?

Неясный силуэт двинулся к костру.

— Я не Михаил Иванович, а Петр Федорович! — сказал неясный силуэт, становясь ясным. — Почему костер жжете? Документы!