Гектор Манро - Фантазёры

Мортон Кросби сидел на скамье в уединённом уголке Гайд-парка, с ленивым наслаждением покуривал сигарету и созерцал пару арктических гусей — белоснежный самец выглядел копией-альбиносом красновато-коричневой самки, — неспешно прогуливавшихся по лужайке. Внимание Кросби также давно привлекал некий незнакомец, несколько раз нерешительной походкой прошедший мимо него, словно осторожная ворона, прикидывающая, стоит ли ей приземляться возле показавшегося съедобным куска. В конце концов он решился пристроиться на скамейке, но, несмотря на кажущуюся нерешительность, уселся на таком расстоянии от Кросби, чтобы его было хорошо слышно. Неопрятная одежда, агрессивно торчащая борода с проседью, бегающие вороватые глаза — всё говорило о том, что незнакомец принадлежал к числу профессиональных попрошаек, которые готовы часами унижать себя, выдумывая всевозможные байки и выслушивая упрёки, однако пальцем о палец не ударят, чтобы заработать себе на хлеб честным путём.

Некоторое время новоприбывший смотрел прямо перед собой, напряженным невидящим взглядом, а затем вкрадчивым голосом, интонации которого намекали, что у него есть в запасе история, способная заинтересовать любого бездельника, проговорил:

— Мы живём в странном мире.

Поскольку это заявление не вызвало никакой реакции, он решил придать ему форму вопроса.

— Мистер, вы не находите, что мы живём в странном мире?

— По моему мнению, — ответил Кросби, — достаточно и тридцати шести лет, чтобы все странности мира куда-то улетучились.

— О, — сказал седобородый, — я могу рассказать такое, чему вы вряд ли поверите. Со мной случались поистине удивительные истории.

— В наше время никому не интересны удивительные истории, случавшиеся на самом деле, — обескураживающим тоном проговорил Кросби. — Профессиональные беллетристы куда лучше умеют сочинять такие вещи. Мои соседи, например, рассказывали мне фантастические, просто невероятные истории про своих колли, чау-чау и борзых, но я никогда не придавал им значения. А вот «Собаку Баскервилей» я прочитал трижды.

Старик неловко поёрзал на скамейке.

— Я так понимаю, что вы — истинный христианин, — решил он перевести разговор в иное русло.

— Я являюсь видным и, мне думается, достаточно влиятельным членом мусульманской общины восточной Персии, — с достоинством произнес Кросби, давая волю своей фантазии.

Столь неожиданный поворот беседы определённо смутил седобородого, но он сумел быстро сориентироваться.

— Персия… — слегка огорчённо протянул он. — Я никогда не принял бы вас за перса.

— А я вовсе и не перс, — отозвался Кросби. — Мой отец был афганцем.

— Ах, афганцем! — воскликнул незнакомец и озадаченно замолчал. Но уже в следующую секунду он овладел собой и продолжал наступление.

— Афганистан. О-хо-хо! А ведь мы несколько раз воевали с этой страной. Но сейчас мне думается, что нам стоило бы кое-чему поучиться у них. Очень богатая страна, насколько мне известно; и там практически отсутствует нищета.

Он сделал ударение на слове «нищета», давая понять, насколько важна для него эта тема. Но Кросби сразу увидел ловушку и постарался не угодить в неё.

— Однако в этой стране есть немало талантливых и изобретательных попрошаек, — сказал он. — Если бы я не относился с таким безразличием к удивительным происшествиям, случающимся в нашем мире, я бы рассказал вам историю про Ибрагима и одиннадцать верблюдов, нагруженных промокательной бумагой. Жаль, что я забыл её концовку.

— Жизнь сыграла со мной странную шутку, — сказал незнакомец, сделав вид, что с большим трудом сумел подавить желание узнать про Ибрагима и его верблюдов. — Я не всегда был таким, каким вы меня видите сейчас.

— Я слышал, что наш организм полностью меняется каждые семь лет, — сказал Кросби, словно комментируя последнее заявление своего собеседника.

— Я имею в виду, что не всегда был в столь печальных обстоятельствах, как сейчас, — незнакомец продолжал гнуть своё.

— С вашей стороны невежливо говорить так, — чопорно произнёс Кросби. — Сейчас вы имеете честь беседовать с человеком, считавшимся одним из самых блестящих собеседников в Афганистане.

— Я, опять-таки, не это имел в виду, — поспешно проговорил незнакомец. — Беседа с вами доставляет мне огромное удовольствие. Я всего лишь намекал на своё тяжёлое финансовое положение. Вы вряд ли поверите, но в данный момент у меня нет ни фартинга. И в ближайшие несколько дней я едва ли сумею разжиться деньгами. Сомневаюсь, что вы когда-либо находились в подобном положении, — добавил он.

— В городе Йом, в южном Афганистане, где я родился, — сказал Кросби, — некогда жил китайский философ, утверждавший, что одной их трёх человеческих добродетелей является отсутствие денег. Я, правда, запамятовал, каковы две другие…

— А он сам следовал своим заповедям, позвольте вас спросить? — проговорил седобородый тоном, судя по которому становилось ясно, что он не испытывал ни малейшего почтения к памяти философа. — Практика, как известно, лучшая проверка любой теории.

— Он мог жить счастливо, почти не имея никаких средств, — ответил Кросби.

— Тогда у него, должно быть, имелись друзья, которые щедро помогали ему всякий раз, когда он оказывался в стеснённых обстоятельствах, — вроде тех, в которых я сейчас нахожусь.

— В Йоме помощь оказывают не только друзья, — сказал Кросби. — Любой житель Йома всегда готов помочь незнакомцу.

Седобородый сразу оживился. Разговор, наконец-то, поворачивал в нужное ему русло.

— Значит если кто-либо, по неудачному стечению обстоятельств оказавшийся в затруднительном положении, — ну, как я, например, — попросил бы жителя этого города одолжить ему немного денег, — скажем, пять шиллингов или несколько больше, — чтобы с их помощью преодолеть полосу безденежья, он мог бы рассчитывать получить желаемое?

— Только после особого ритуала, — ответил Кросби. — Сначала просителя отвели бы в винную лавку и угостили стаканчиком вина, а затем, после возвышенной беседы, вручили бы ему нужную сумму и пожелали удачи. Можно, конечно, удивиться тому, что подобные пустяки требуют стольких хлопот, однако на Востоке иначе не бывает, там все пути — окольные.

Глаза его слушателя сверкнули.

— О, — воскликнул он, и теперь в его словах слышалась тонкая многозначительная насмешка, — но теперь, покинув родной город, вы вряд ли продолжаете хранить эти обычаи милосердия, не так ли? Наверняка, ведь перестали соблюдать их.