Сергей Козлов - Байки офицерского кафе-2. Забавные истории из жизни спецназа ГРУ ГШ

Но, наверное, больше всех нервировало это Борьку Суслова. Может быть, потому что по своей натуре он был пройдоха, каких мало. Как-то с Будаковым купили они вскладчину полкило печенья и банку сгущенного молока и начали их поедать. Гурман Будаков аккуратно обмакивал в сгущенку кусок печенья, а потом, смакуя, рассасывал во рту печенье вместе со сгущенкой. Боб, у которого была иная задача, макал в банку целое печенье и накручивал на него вязкую сгущенку. После трех таких заходов содержимое банки сократилось вдвое. Будаков запротестовал, требуя справедливости в дележе, но все напрасно. Потом он очень переживал, а Боб, довольный собой, рассказывал, как он «обожрал» скаредного Будакова.

Время шло и потихоньку нивелировало наши взаимоотношения. К четвертому курсу нам уже казалось, что Андрюха исправился. Если бы не одно происшествие. Как-то незаметно стали исчезать шерстяные носки. Нет, не новые. А старые, изношенные до дыр на учениях или полевых выходах. Причем дыры были площадью с третью часть всего носка. Можете представить, как «озонируют» воздух носки после недельной носки в полевых условиях.

Скажете, кому они нужны? Мы полагали так же. И именно потому, что подлежали они выбросу в мусор, эти пропажи не сразу привлекли внимание их владельцев. Мало ли? Дневальный с мусором выбросил, или уборщики замели утром. Но вскоре стало ясно, куда делась пропажа. Не то чтобы их искали. Просто в один из вечеров Анрюлик был застигнут совсем не за спецназовским занятием. Он мотал клубок шерсти. Два больших аккуратно смотанных клубка уже лежали в полиэтиленовом пакете. В конце концов Будаков раскололся. Мысль его была предельно проста: «Чего добру пропадать? Распущу-ка я носочки на ниточки да смотаю в клубочки. В стране тотального дефицита нет ничего, в том числе и шерсти для вязания. Отправлю их супружнице моей. Та — девка рукодельная, свяжет мне свитерок да вышлет, чтобы на учениях не мерзнуть».

Охреневшие от признания мы стояли, не зная, что сказать. Наконец я нашелся:

— Андрюха, так ведь шерсть-то грязная и вонючая. Как свитер-то носить?

Андрюха, видимо, предвидел этот вопрос и мигом парировал:

— Так ведь и постирать свитерок можно. Дальше говорить было бессмысленно. Зачем задавать вопрос, как будет любимая супруга вязать Анрюлику свитерок? В противогазе?

Наверное, ответ был и на это. Заставить удивляться курсанта четвертого курса довольно трудно, но Будакову это удалось.

Событие не давало покоя и обсуждалось в курилке. После обеда следующего дня мы с Борькой Сусловым удрали с самоподготовки и, закрывшись в одном из классов кафедры иностранных языков, приступили к творчеству, финалом которого была стенгазета, названная нами «Пиявка». Имелась в виду не болотная пиявка, а такой щелбан, отпускаемый оттягиваемым средним пальцем. Чтобы никто не перепутал, был изображен несчастный в процессе получения этого «удовольствия». Ясно, что газета была посвящена нашему однокашнику — любителю шерстяных вещей ручной вязки.

Первая карикатура, которую Боб нарисовал левой рукой (он был левша и рисовал только левой, хотя писал правой), была посвящена собственно Андрею. На рисунке он стоял на четырех костях у перевернутого мусорного ящика роты и выбирал из кучи мусора рваные носки. Ядовито желтым цветом Боб изобразил поднимающееся зловонье. Выше пунктиром была обозначена траектория полета мухи, которая, попав в ядовитые пары, замертво валилась на пол. Место пересечения траектории и зловоний было отмечено красным кружком, который был перечеркнут крестом — «точка смерти».

На втором рисунке была изображена Будаковская супруга, вяжущая ему носки в противогазе. На полу лежал зловонный клубок, рядом с которым сидел совершенно охреневший кот с глазами «в кучу».

Карикатуры я снабдил какими-то гаденькими стишками.

Получилось очень ядовито. Под стать сырью вязальщицы. Довольные собой, мы вывесили газету в расположении роты примерно за полчаса до возвращения курсантов с самоподготовки.

Вскоре послышался гул голосов и топот армейских сапог, поднимающихся по лестнице. Дверь стремительно распахнулась, и в роту влетела толпа. Надо сказать, что сатирические газеты роты отличались высоким качеством сатиры. Их любили даже нарушители, в газетах изображенные.

Поэтому с затаенным дыханием мы с Борькой ожидали реакции зрителей. Надо сказать, «без ложной скромности», премьера прошла «на ура!». Народ давился со смеху. Вскоре прибежал и Андрюха, по обыкновению, задержавшийся в булдыре. Пользуясь старшинством, он начал пробираться к газете, еще не зная, что сегодня главный герой — он. Народ услужливо расступался. Мы злорадно наблюдали это. Как только он достиг цели и понял, что «попал», Будаков попытался выскользнуть из круга. Но хохочущая толпа не давал ему прохода. Наконец он вырвался и позорно бежал.

Дневальных с первого курса я заинструктировал «до слез», что если ночью Будаков снимет газету, то жизнь их до моего выпуска из училища будет чернее ваксы. Поэтому дневальные ночью стерегли наше произведение искусства, не смыкая глаз. А когда Андрюха в ночи попытался совершить диверсию, он был обнаружен, и два первокурсника, обнажив штыки, плечом к плечу отстояли газету. Угрозы Будакова не имели действия, поскольку дневальные предпочли из двух зол выбрать меньшее. В роту стали приходить курсанты и других рот. Газета стала приобретать всеучилищную известность, но на третий день после зарядки я вдруг не обнаружил нашу «нетленку» на ее прежнем месте. Дневальный испуганно пояснил, что ее забрал Невмержицкий. Вскоре он вызвал и меня.

Николай Иванович Невмержицкий, которого за глаза мы звали просто Коля, командовал нашим взводом почти четыре года и знал нас наизусть.

— Как тебе не стыдно травить своего товарища? — грозно спросил он меня. Будаков стоял рядом.

— Что значит травить, — поинтересовался я. — Стенгазета направлена на то, чтобы выявлять и пресекать позорные явления нашей жизни. Ведь я же не обижаюсь и не считаю травлей, когда меня изображают залетевшим по пьянке в комендатуру.

— Ну, так ведь ты и правда напился и залетел, — все еще не просекая ситуацию, сказал Невмержицкий.

— Ну, так ведь и все, что здесь изображено и написано, тоже правда, — парировал я.

И тут до Коли дошло:

— Будаков, ты что, и вправду грязные носки собирал?

В ответ Будаков ответил:

— Мне жаль, что я предал этот факт огласке!

Секунд тридцать взводный смотрел на него, а потом резко встал и сказал:

— Козлов, повесь газету на место!

Что я с радостью и выполнил.

Недели через две газета вновь пропала и уже совершенно бесследно. Только в Афгане Леха Рожков признался, что она лежит у него дома. Он, оказывается, собирал все сатирические газеты роты.