Ману Джозеф - Серьезные мужчины

– Вот поэтому-то вы и добрый христианин, господин Мани. Вы простили их, браминов, и их великую выдумку – индуизм.

– Я не прощал их, – возразил Айян. – И вы это прекрасно понимаете. Я давно отказался от индуизма. Я буддист.

– Господин Мани, – вымолвила она с усталым видом, придвигая по столу две подарочные книги еще ближе к нему, – что индуизм, что буддизм – все едино.

Айян Мани прошел в невысокие изящные ворота Института и собрал волю в кулак: предстоит пережить еще один день в этом приюте для великих умов. Он помахал унылым охранникам в стеклянной будке, те улыбнулись в ответ.

– Беги давай, опаздываешь! – крикнул один и дружелюбно хмыкнул: – Большой Человек уже прибыл.

Айян никогда не понимал, почему это место так серьезно охраняется. В конце концов, здесь происходил всего лишь поиск истины.

Научно-исследовательский институт размещался на десяти акрах холмистых газонов среди одиноких древних деревьев. В центре участка стояло приземистое Г-образное здание, затаившее дыхание за закрытыми окнами. По обеим сторонам от него зеленел тщательно подстриженный главный газон. Позади прямоугольной части здания к сырым черным валунам скатывался двор. А дальше было море.

Здесь никогда не переоценивали вменяемость, а невменяемость никогда не путали с нездоровым умом. Иногда на местных дорожках спокойные мужчины, если им требовалась подходящая компания, разговаривали сами с собой. Здесь находили прибежище те, кто желал провести всю жизнь, пытаясь понять, почему во вселенной так мало лития, или отчего скорость света такая, какая есть, или зачем гравитация – «такая слабая сила».

Айяна преследовало неотвязное желание удрать из этого дурдома. Тринадцать лет – перебор. Он уже не мог выносить величие их призвания – того, как они обсуждали, писать им «вселенную» с прописной буквы или со строчной, и напыщенность, с которой они, потратив горы общественных денег, провозглашали: «Человек по-прежнему ничего не знает. Ничего». И поддельное благородство, с каким скрывали свой неизлечимый шовинизм и сообщали репортерам: «Ученого-физика в конечном счете судят по его цитируемости. Ей необходимо постоянно публиковаться». Они были надменны: втайне считали, что цель их величественна, и не сомневались, что в наши дни лишь ученые имеют право быть философами. Однако наличные считали, как и все остальные. Послюнявленным указательным пальцем, с внезапной медитативной серьезностью.

Хоть Айян и опоздал в то утро на работу, он все равно неизбежно замер перед меловой доской на крыльце главного корпуса. То был утренний ритуал, который всегда утишал пламя у него в груди. «МЫСЛЬ ДНЯ», – гласила доска нестираемой белой краской. А ниже размещалась цитата-однодневка, записанная мелом:

Бог не играет в кости. – Альберт Эйнштейн

Айян снял с доски тряпку и стер знаменитую цитату Эйнштейна, вырванную из контекста. Потом сделал вид, что сверяется с бумажкой, – на случай, если кто-то смотрит. И вывел:

То, что санскрит – лучший язык для компьютерного кода, – миф. Эти враки долгие годы распространяли индийцы-патриоты. – Билл Гейтс

Билл Гейтс никогда такого не говорил. Иногда Айян изобретал цитаты, оскорблявшие индийскую культуру – эту исключительно браминскую историю. Никто не помнил, кто и когда именно дал Айяну задание записывать «Мысль дня». Но он выполнял его ежедневно, исправно. Обычно запечатлевал подлинные цитаты. Иногда развлекался.

Он сел в лифт и поехал в тишине, бережно соблюдаемой тремя сладостно благоухавшими пожилыми учеными, погруженными в свои глубокие дорогостоящие мысли. Вышел на третьем этаже и прошагал почти беспредельным коридором, который здесь в шутку именовали «предельным». Вдоль коридора располагались пронумерованные двери. За каждой сидел великий ум, и в промежутках между разгадыванием тайн вселенной кое-кто из них надеялся, что другой кое-кто помер. Сейчас ситуация несколько накалялась. Назревала война. Здесь она всем была известна как Незадача Исполинского уха.

В дальнем конце коридора находилась дверь с табличкой «Директор». За ней была просторная приемная – почти такая же, как вся квартира Айяна. Зевнув, он уселся в уголок за монитором, тремя телефонными аппаратами и паранормальным факсом, который вдруг оживился и таинственно зашептал исподтишка. Напротив Айяна стоял потертый черный кожаный диван – сейчас он пустовал, но вмятины долгих ожиданий не сходили с него никогда. Между столом и диваном пролегал короткий проход, он упирался в дверь, объявлявшую о том, какой адский обитатель за ней скрывается: «Арвинд Ачарья».

Айян глянул на дверь без страха и набрал номер.

– Простите за опоздание, сэр, – сказал он. – Будут ли указания? – Линия отрубилась, как и ожидалось.

Айян положил трубку и спокойно принялся разглядывать пальцы. Трубки на всех трех телефонах на его столе покоились на своих рычагах. Редкость. Обычно одна была снята. Так происходило оттого, что он почти всегда являлся прежде Ачарьи, звонил по одному из директорских телефонов отсюда и оставлял трубки обоих телефонов слегка не на месте. Таким манером Айян мог брать трубку, слушать разговоры в кабинете Ачарьи и всегда иметь фору по части любых событий в Институте, а значит – и во вселенной.

Пришел слуга и заполнил приемную едва слышным запахом пальмового сахара. Кое у кого из обслуги был такой запах. На стол к Айяну бухнулась толстая пачка бумаг.

– Большому Человеку, – сказал холуй тихо, нервно поглядывая на внутреннюю дверь.

Айян быстро пролистал бумаги и хмыкнул. Очередной эпический анализ космических наблюдений от приглашенного исследователя. Этот пытался доказать, что некий объект в глубоком космосе на самом деле – белый карлик.

– Что там, Мани? – спросил слуга с внезапным любопытством. – Ты вообще понимаешь вот это все, что к тебе на стол попадает?

– Понимаю, друг мой, понимаю, – ответил Айян и попытался измыслить объяснение. – Парень, который все это написал, пытается растолковать, что некий предмет в космосе – разновидность звезды.

– И все? – спросил холуй почти с досадой.

– Да, все. И у этой разновидности звезды есть название, – ответил Айян. – Белый карлик. – Холуй хихикнул. – А через год, – зашептал Айян, – другой парень скажет: «Нет-нет, это не белый карлик, а бурый». А еще через год кто-нибудь скажет: «Нет-нет, не бурый карлик, да и вообще не звезда, а планета». И тогда они примутся спорить, это каменистая планета или газовая и есть ли на ней вода. В этом вся потеха, дружище, вся потеха.

Слуга прикрыл рот ладонью и снова хихикнул, отчасти от недостатка понимания. Но тут что-то вспомнил.

– Хочу тебе кой-чего показать, Мани. – Он залез в карман и извлек банковскую карточку. – Сегодня получил, – сказал он и посмотрел на нее с нежностью. – А все ты, Мани, – добавил он.