Ф. Илин - Сказания о славном мичмане Егоркине

Но было и некоторое оживление – тогда как раз проходил чемпионат мира по футболу, и мы дружно болели за наших, слушая радио, выведенное по «громкой» на верхнюю палубу.

А орали мы так, что чайки замертво падали в море за кабельтов вокруг, а стволы пушек задирались в обмороке сами.

Во как! Ей – Богу, не вру! А наш боевой замполит самозабвенно тратил драгоценную бумагу радиофаксов не только для всяких правдинских передовиц со штатных пропагандистских «волн», но и для популяризации отчаянных голевых моментов мирового чемпионата! Он вывешивал эти плакаты в столовой команды, за что ему было наше человеческое спасибо!

Но, наши богатыри, конечно, продули англичанам! Засудили, разумеется, судьи – прихлебатели империализма, чтоб им мигрень вместе с геморроем! Причем, мигрень чтобы снизу, а геморрой – чтобы сверху! Да-да, чтобы им всем сидеть и думать одновременно было бы больно. А как же! Наши-то футболисты – орлы, да вот только гордо летать на чемпионатах как-то не получается, вот и обс… каждый раз.

– Это у них – хроническое заболевание! – проворчал старый доктор Рюмин: – Но вот обострения – как раз под чемпионат случаются!

– И-э-эх! – согласно простонал Палыч и продолжал: А нынче они еще и коньки одели и втихаря хоккеистами претворяются, так их и растак, в гробовую доску поперек оградки! – ругнулся он и сделал глоток минералки. Та оказалась без газа и он брезгливо сплюнул и продолжил: – Тогда от возмущения и жажды мести я себе места не находил. Но как осуществить такое желание, это совсем нереально – думал тогда я и только безнадежно вздыхал, обреченно махая рукой.

Да, и вот как – то один раз мы с боцманом Васильковым подобрали в воде авиационный гидрорадиобуй, «втихаря» его разобрали, вытащив из него разные цветные провода и платы, разноцветную пластмассу. Подумав, чтобы такое-этакое нам из всего этого сотворить, мы стали от скуки плести картину в жанре «наивного искусства», используя вместо холста крышку от большого фанерного ящика. Затеяли мы это с размахом, но проволока кончилась, еще даже не дав нам хотя бы выразить замысел картины. Поэтому нашлось много бездельничающих критиков, которые комментировали наше творчество, изощряясь в остроумии. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не топилось и не вешалось!

Да, легко обидеть художника, которому не удается вовремя взять за… (допустим, печатный вариант – за грудки) критика. Да и всех критиков не враз передушись, да и не всякого – офицеры тоже подходили, вот! – Егоркин с сожалением посмотрел на свои кулаки и покрутил головой.

Затем, продолжил: – Но все равно, аргументировано возразить этим критикам очень хотелось. Но критик заметно поумнел и в зону поражения входить не хотел! Что у меня, что у Василькова «аргументы» были с хороший арбуз, опять же палубные ключи и аварийный инструмент были прямо под руками. Поэтому критиковали-то нас больше издали. На всякий случай… Одно слово – поумнели!

Одним прекрасным вечером, подошла к нам облезлая, с проплешинами ржавчины на стальном корпусе, черноморская «дизелюха». Это была престарелая «железяка», от которой остро пахло морем, железом и соляром. Сразу было видно – не один месяц хлебали они море полной чумичкой! Как и мы, здесь они тоже ожидали танкера, который где-то «обломался» и застрял на якоре, прилично запаздывал к точке рандеву.

То есть, это было совсем неприлично с его стороны, ибо наши командиры нервничали, а время уже поджимало. Но – ладно, речь главная не о том!

Эта подлодка легко и красиво ошвартовалась у нашего борта. На черные, с пятнами ржавчины и соли, надстройки лодки повылезали подводники в синих, помятых «тропичках», и с бледными лицами – даже не смотря на свое «черноморское происхождение».

Да, подводная служба – не сахар, это вам не в кино! Если мы просто и жестоко жарились, то они вообще запекались прямо в консервной банке в собственном соку! И кондиционеры не включишь – если они и были – плотность батарей жестоко экономишь, а уж сами эти батареи вообще устраивают в отсеках форменную баню, особенно после многочасовой зарядки мощными дизелями.

Вон, Коромыслин рассказывал, в красках, как это все бывает… О чем я не преминул сказать своим балбесам. У нас – тоже не курорт, но… Как говорится, преклоняюсь, но не завидую!

Командир лодки и пара офицеров-подводников легко поднялась к нам на ют по шатким сходням. Штиль штилем, но зыбь ощущалась в полной мере, и старые кранцы жалобно стонали и плакали тертой резиной между нашими бортами.

Наши офицеры тоже собрались встретить «гостей» – общие темы и проблемы у моряков всегда найдутся.

– Эй, «северяне»! – окликнули с лодки, наверное, разглядев нарисованный на трубе наш герб – добродушного белого мишку, с аппетитом грызущего поломанный пополам «Лось».

– Как оно вам, на курорте-то, когда приличные люди под водой за супостатом ходят? – «подкололи» нас радующиеся солнышку чумазые подводники.

– Да, ну как же – знаем, спина – в масле, нос – в тавоте, но зато – в подводном флоте! – немедленно, но уж больно стандартно, без выдумки, больше для приличия парировали с нашего борта.

Да, жара влияла и на те центры в головах, которые отвечали за юмор! И как обычно стали искать своих земляков, выкрикивая всю географию Советского Союза. Земляки, конечно, нашлись, ибо огромный мир, все же, достаточно тесен!

А наш метрист, а потом и сигнальщики доложили о появлении и сближении с нами иностранного корабля – английского фрегата типа «Бродсуорд», а его вертолет, тем временем, уже подлетел и, сделав пару кругов над нами, вернулся к себе. Проводив его взглядом, я вдруг ясно понял, откуда мы сможем, если повезет, конечно, достать себе много-много цветной проволоки и других материалов для нашего будущего шедевра! Прямо-таки осенило, причем, сразу и в деталях!

– Эврика! – рявкнул я вслух, да так, что матросы, стоявшие рядом и вальяжно облокотившиеся на леера, испуганно оглянулись и шарахнулись прочь.

Кстати, они всегда знают, что делают что-то не то. И всегда ожидают, что это дело скоро пресекут, и проведут впечатляющую выволочку.

В данном случае – они вспомнили, что категорически нельзя облокачиваться на леера. Если не хочешь купаться за бортом, конечно! Такие случаи бывали и на моей памяти – вылавливали перепуганных олухов, как снулых тюленей.

Поймав за рукава своих приятелей – продовольственника Петрюка и боцмана, я им живо, на пальцах, разъяснил суть своего замысла, меру их участия и определил долю в добыче.

Хохол-продовольственник засомневался, сначала почесал все то, что положено чесать украинцу в случае трудного выбора, но все-таки верно решил, что мы вообще – то, ничем не рискуем. Живой и подвижный Васильков сейчас был готов и не на такие авантюры – скучно! Он долго не думал. Вообще! Никогда! И был участник всех драк и потасовок, за что и страдал. Сейчас драк не предвиделось.