Илья Ильф - Записки провинциала. Фельетоны, рассказы, очерки

Итальянец радостно хохочет и снова подымает кулак. Кулак большой.

– Фунтов пять в кулаке‐то, а?

Трактористы хохочут.

А по Тверской всё идут.

– Мы, молодая гвардия!..

– Это есть наш…

Детский, тонкий голос:

– У-р-а!

И серьезные, большие голоса отвечают:

– Ура, дети! У-р-р-а!

Остальное теряется в ударах барабана.

Это, поворачивая с Петровки на бульвар, возвращается с парада конница.

Колеблются и наклоняются пики. На пиках трепещут и взволнованно бьются красные и синие треугольные флажки.

По три в ряд, всадники проходят мимо жадных глаз.

– Первая конная!

– Да здравствует Первая конная!

– Качать!

Десяток рук подымается и протягивается к первому кавалеристу.

– Не надо, товарищи! Товарищи, неудобно ведь! Нас там позади много. Задержка будет!

Но он уже схвачен. Его стаскивают с седла. Он уже не отбивается. Он счастливо улыбается, неловко переворачивается в воздухе и кричит:

– Лошадь придержите, лошадь!

Опять взлет, еще раз, еще раз.

Кавалерист радостно что‐то орет, качающие тоже страшно довольны.

Наконец кавалериста отпускают. Еще не отдышавшись, он торопливо садится на лошадь и, уже отъезжая, кричит:

– Спасибо, товарищи!

Конница топочет и быстро скачет под дружеские крики.

– Ура. Красная конница! – кричат в толпе.

– Ура, рабочие! – несется с высоты седел.

– Качать! – решает толпа.

И, придерживая сабли, кавалеристы снова летят вверх.

Их окружают, им не дают дороги.

– Возьми, братишка!

Дают папиросы – всё, что есть.

Работа кипит.

Покачали, дали папиросы, дальше.

И, слегка ошеломленные этим неожиданным нападением, кавалеристы козыряют и исчезают.

Конная артиллерия проносится по рысям. Пушки подпрыгивают и гремят на каменной мостовой. Ее тяжелый бег ничем не удержать.

Но замыкающего отряд с флажком все‐таки качают.

Напоследок качают особенно энергично. Бедняга летит, как пуля.

Между тем дорога освобождается.

– На места! На ме-ста!

Кавалерист догоняет свой отряд, колонны строятся, оркестры бьют.

– Ни бог, ни царь и ни герой.

Колонны идут на Красную площадь, чтобы в шестую годовщину Октября повторить в тысячный раз:

– Дело, начатое в октябре семнадцатого года, будет продолжено, и мы его продолжим.

Под низким небом, под облаками, бегущими с одного конца аэродрома в другой, идет веселая трескотня пропеллеров, пальба приведенных в действие моторов, и слышен тяжелый звон приближающихся оркестров.

11 ноября на Ходынке стало тесно.

Аэропланы, переваливаясь, как большие звери, выползают из ангаров. Бегут сигнальщики с флажками. Стараются авиачасти, и быстро плывут знамена рабочих организаций.

Парад строится квадратом.

Большим, прямым углом расположены боевые эскадрильи, целые стаи злых, зеленых, белых и красных птиц.

Там всё уже приведено в порядок. Моторы проверены, проверены тяги, команды стоят у своих аппаратов.

Против аэропланных колонн стоят делегации профсоюзов, городов и республик, передающих сегодня Главвоздухфлоту девять самолетов – пролетарский ответ дворянскому ультиматуму Керзона.

Здесь тоже всё в порядке.

Стоит прочесть надписи на знаменах, стоит услышать летящие по воздуху песни.

Здесь всё в порядке относительно отпора нападениям с черного Запада.

На четвертую сторону квадрата смотрят все глаза.

Там, соединяя сторону рабочих с шеренгами воздушного флота, стоят самолеты – подарки рабочих.

– Раз, два, три… Зелено-голубые, с желтой полосой на верхнем крыле… Вон наш стоит… Четвертый, это наш… «Железнодорожник».

Он четвертый в ряду, но подойдите поближе, и вы увидите, какой он по времени постройки.

На закругленном хвосте «Железнодорожника» большая, белая цифра: 1.

Наш был первый. В эскадрилье «Ультиматум» наш полетит в голове.

Железнодорожники всегда шли в голове революционного движения, и, когда воздушному флоту понадобилась помощь, железнодорожники не изменили себе.

С Восточных, с Западных, с Южных и Северных посыпались трудовые копейки.

Мурманская, Кавказская, Крайний Север и Крайний Юг соединились в одном усилии:

– Помочь дать самолет, сделать!

Помогали и делали.

Где не было денег, там били трудом, разгружали вагоны, удлиняли свой рабочий день, зарабатывали деньги.

– На самолет!

Курская, Уральская, Казанская, Златоустинская, Самарская!

Участвовал Дон, помогала Сибирь, спешили все дороги, все дороги гнали вовсю.

Подбодряли одних, давали пример другим и с честью вышли из испытания.

– В голове эскадрильи московских, нижегородских, серпуховских, бакинских и абхазских «ультиматумов» полетит «Ультиматум» железнодорожный.

«Железнодорожник» – аэроплан для наблюдения, это воздушный миноносец-разведчик, он вмещает только двух человек.

Зато он вмещает в себя волю восьмисот тысяч транспортников, глаза этих восьмисот тысяч, и всеми своими глазами транспортный пролетариат будет наблюдать за действиями белогвардейской оравы.

– Когда наступит час отпора, отпор будет дан.

Парад принят т. Рыковым.

Квадрат-каре сдвигается ближе к трибуне, стоящей посреди аэродрома.

Говорит т. Рыков, говорит т. Кушнарев от союза железнодорожников, говорят Новгород, Серпухов, Москва, Абхазия и Азербайджан.

И все говорят об одном и том же. Ничего другого не может быть.

– Мы строили эти самолеты для мира, а не для войны.

– Но мир мы будем иметь только тогда, когда будем сильны. – Если в ответ на ультиматум мы покажем свои «Ультиматумы», нас никто не посмеет тронуть.

– Мир нам даст только наша сила, а сильны мы будем, ибо наша армия – это все наши рабочие.

Тов. Керженцев от лица ОДВФ СССР передает эскадрилье знамя.

Полотнище свивается и развивается, ветер хватает слова т. Герасимова, отвечающего от отряда «Ультиматум», и пригоршнями кидает их в толпу рабочих.

– Клянемся верно защищать мирный труд рабочих и крестьян.

И тот же ветер несет в ряды летчиков ответ рабочих:

Ура, рукоплескания и «Интернационал».

Сцепившись руками по три человека, команды поворачивают пропеллеры.

– Раз, два, три…

Пропеллер делает полкруга и, откинувшись, начинает вращаться. После третьего круга пропеллер исчезает – остается только сверкающее, бешено вертящееся колесо.

Один за другим начинают работать аппараты, и воздух наполняется разнообразным гулом, звоном и треском.

Несколько десятков разноцветных птиц дрожат от нетерпения.

Треск увеличивается, становится огромным, наполняет весь мир. Из ряда «Ультиматумов» выбегает аэроплан и, резко отбросив землю, лезет в небо.