Джейн Остен - Гордость и предубеждение

Все в этот вечер были настроены необыкновенно радостно. Ощущение удовлетворенности и спокойствия придавало такое приятное оживление лицу Джейн, что она выглядела еще более красивой, чем обычно. Китти хихикала и улыбалась, мечтая о том, чтобы поскорее наступила и ее очередь. Миссис Беннет, выражая свое согласие на этот брак и высказывая свое одобрение, была не способна облечь свои чувства в слова, хотя говорила с Бингли только об этом в течение получаса. А когда мистер Беннет во время ужина присоединился ко всем, его вид и поведение свидетельствовали, насколько и он доволен происшедшим событием. Однако до самого ухода гостя он не промолвил по этому поводу ни слова. Только когда с наступлением ночи Бингли уехал, отец, обернувшись к дочери, произнес:

— Поздравляю тебя, Джейн. Ты будешь счастлива.

Джейн, подбежав к нему, поцеловала и поблагодарила отца за его доброту.

— Ты славная девочка, — сказал он, — и меня радует, что твоя жизнь сложится хорошо. Я не сомневаюсь, что вы отлично подходите друг к другу. В вас много общего. Оба вы настолько уступчивы, что между вами не может возникнуть разногласий; настолько доверчивы, что вас обведет вокруг пальца любая служанка; и настолько щедры, что вам всегда будет не хватать ваших доходов.

— Надеюсь, этого не случится. Неблагоразумие и легкомыслие в денежных делах с моей стороны были бы непростительными.

— Не хватит доходов? Но, дорогой мистер Беннет, — воскликнула его жена, — о чем вы толкуете? Он же получает четыре или пять тысяч в год, — может быть, даже больше! — И, обратившись к дочери, она продолжала: — Джейн, дорогая, любимая! Я просто в восторге! Боже, меня ждет бессонная ночь! Я знала, что так случится, — разве все могло кончиться иначе? Недаром же ты такая красавица! Когда год назад, помню, я вас увидела вместе в Хартфордшире, меня осенило: вот настоящая пара! Это самый очаровательный молодой человек, которого мне только приходилось встречать!

Уикхем, Лидия были забыты. Джейн, бесспорно, стала ее любимой дочерью. В эту минуту она ни о ком больше не думала. Между тем младшие сестры уже начали смотреть на Джейн, как на источник возможных радостей в будущем. Мэри просила разрешения пользоваться незерфилдской библиотекой, а Китти умоляла, чтобы зимой в Незерфилде почаще давались балы.

С этого времени Бингли, естественно, сделался в Лонгборне ежедневным гостем. Он появлялся перед завтраком и уходил после ужина, если только какой-нибудь варвар-сосед — разумеется заслуживавший самой жестокой кары — не присылал ему приглашения на обед, от которого он не мог отказаться.

Элизабет теперь не часто удавалось поговорить с Джейн, так как, пока Бингли находился в Лонгборне, последняя не могла уделять внимание кому-то другому. Однако она была полезна каждому из влюбленных в часы вынужденной разлуки. В отсутствие Джейн Бингли всегда доставлял себе удовольствие, разговаривая о ней с ее сестрой. А Джейн, когда не было Бингли, стремилась к подобному же утешению.

— Я была счастлива, — сказала она однажды вечером, — когда узнала, что ему не было известно о моем приезде в Лондон прошлой весной. Мне такая мысль не приходила в голову.

— А мне приходила, — ответила Элизабет. — Но как же, по его мнению, это могло случиться?

— Все объясняется чувствами его сестер. Они не одобряли его знакомства со мной. И тут нет ничего удивительного, если подумать, как легко он мог сделать выбор, более удачный во всех отношениях. Но как только они увидят, — а я верю, что они это в самом деле увидят, — насколько он счастлив со мной, они примирятся с его женитьбой, и наши отношения снова станут хорошими. Правда, мы уже, конечно, не будем друг для друга тем, чем были когда-то.

— Это самая суровая обвинительная речь, — сказала Элизабет, — которую я от тебя слышала. Добрая девочка! Мне, право, будет досадно, если я увижу, что ты снова станешь предметом фальшивой привязанности мисс Бингли.

— Ты только подумай, Лиззи, когда он в прошлом году уехал в Лондон, оказывается, он уже был сильно в меня влюблен. И если бы только не его уверенность в моем равнодушии, он бы непременно вернулся.

— Он в самом деле допустил большую ошибку, но она делает честь его скромности.

Это, естественно, вызвало со стороны Джейн целый панегирик деликатности Бингли и присущей ему недооценке собственных качеств.

Элизабет была рада узнать, что Бингли не рассказал ей про вмешательство друга, так как это могло бы, несмотря на величайшее великодушие и незлобивость сестры, все же бросить тень на ее отношение к Дарси.

— Я, несомненно, самое счастливое существо на земле! — воскликнула Джейн. — Лиззи, почему в нашей семье мне одной так повезло? Как бы мне хотелось, чтобы ты ощущала то же самое! Если бы только нашелся другой подобный человек для тебя!

— Даже если бы ты мне предложила их сотню, я все же не могла бы стать такой же счастливой. Пока у меня не будет твоего характера и твоей доброты, не видать мне и твоего блаженства. Нет, нет, дай мне идти своим путем. И, быть может, если мне очень повезет, мне еще подвернется со временем второй мистер Коллинз.

Событие в Лонгборне не могло долго сохраняться в секрете. Миссис Беннет позволила себе шепнуть о нем на ухо миссис Филипс, а та уже без всяких предосторожностей рассказала об этом всем меритонским знакомьм.

Беннетов без промедления провозгласили самым удачливым семейством на свете, хотя всего несколько недель тому назад — сразу после побега Лидии — их злополучная фамилия была всеми вычеркнута из списка знакомых.

Однажды утром, спустя неделю после обручения Джейн, когда мистер Бингли и дамы семейства Беннет находились в комнате для завтрака, внимание всех привлек шум экипажа. За окном они увидели проехавшую по газону карету, запряженную четверкой лошадей. Для визитов было еще слишком рано, да и прибывший экипаж не принадлежал ни одному из соседей. Лошади были почтовыми, а карета и ливреи сопровождавшей ее прислуги — никому не знакомы.

Однако было очевидно, что кто-то все же приехал, и Бингли тотчас уговорил Джейн отправиться на прогулку, чтобы избавиться от участия в скучной церемонии приема гостей. Парочка удалилась, а оставшиеся тщетно высказывали догадки о том, кто бы это мог к ним пожаловать, когда дверь распахнулась и в комнату вошла леди Кэтрин де Бёр.

Все, разумеется, предвкушали нечто необычное, но то изумление, которое они на самом деле испытали, превзошло ожидания. И хотя миссис Беннет и Китти совсем не были с ней знакомы, даже они не были удивлены этим визитом так сильно, как Элизабет.

Войдя в комнату с более, чем всегда, бесцеремонным видом, леди Кэтрин ничем, кроме легкого кивка, не ответила на приветствие Элизабет и, не говоря ни слова, уселась в кресло. Элизабет назвала матери имя ее светлости, хотя последняя даже не попросила ее представить.