Стивен Ликок - Стивен Ликок. Юмористические рассказы

Еще я помню старого фельдмаршала лорда Стикета — вероятно, одного из величайших стратегов Англии. Все называли его правой рукой Веллингтона — ведь левую лорд Стикет потерял в бою. Я как сейчас вижу его: он стоит на коврике у камина и говорит: «Ваши девочки, мэм? Что ж, девочки как девочки!» Он всегда так говорил, отрывисто и кратко.

Но больше всех мне нравился адмирал Рейнбоу, который сражался вместе с Нельсоном; правый глаз его закрывала черная повязка, потому что кто-то дал ему пощечину при Трафальгаре. Когда он приехал к нам, я была уже большой девочкой, лет четырнадцати, и он сказал: «Ну и ну! Черт побери, мадам! Будь я проклят, она у вас уже девица! Вы только посмотрите на обвод кормы!»

Другим большим событием в тот период моей жизни в Глупсе был день, когда папа и мама сочли, что я уже достаточно выросла, чтобы обедать с ними и их гостями. Эти обеды были замечательной школой. Однажды меня вел к столу лорд Глауер, известный археолог. Он почти все время молчал. Я спросила его, как он думает — не хетты ли построили пирамиды. Но он ответил, что не знает.

Обычно мы обедали в старинной столовой с дубовыми панелями. Это был чудесный зал, построенный еще во времена Ричарда III, и панели были так источены жучком, что превратились почти в труху. Папе предлагали за них огромные деньги. На стенах висели великолепные старинные картины. Среди них был один Ван-Дейк, настолько почерневший, что совершенно ничего нельзя было разобрать. Тем более, что краски почти совсем осыпались. Позднее, когда премьер-министр представил папу к ордену Подвязки, папа подарил эту картину государству, отказавшись от всякого вознаграждения; правда, премьер-министр заставил папу принять тысячу гиней в качестве компенсации. Папа велел достать из кладовой другого Ван-Дейка.

Полагаю, у меня есть основания сказать, что к восемнадцати годам я стала очень красивой девушкой и, как все утверждали, обладала истинно аристократической внешностью. Меня неоднократно сравнивали с принцессой Евлалией фон Шлац, а однажды даже с великой герцогиней Марианой Марией фон Швиг-Пильзенер. Наш викарий — добрый старый доктор Глоуворм, который помнил еще французскую революцию — как-то сказал, что, если бы я жила в те времена, меня бы непременно гильотинировали или, по-меньшей мере, посадили бы в тюрьму.

Но немного раньше — мне еще не было восемнадцати — произошло величайшее событие в моей жизни: я впервые встретила Альфреда, моего дорогого будущего мужа. Это случилось в Глупсе на большом обеде, который папа давал в честь сэра Джона Овердрафта, президента нового банка, где папе только что предоставили пост директора. Сэр Джон возглавлял банк и получил титул баронета, но, как это ни странно, в сущности он был просто никто. Я хочу сказать, что хотя он составил себе большое состояние в Сити и имел огромное влияние в финансовом мире, он был низкого происхождения. Больше того, все это знали. Папа не делал из этого никакой тайны. Помнится, я слышала, как лорд Туидлпип, наш сосед, спросил папу перед обедом, кто такой сэр Джон, и папа ответил: «Насколько я знаю, он — никто». Однако, разговаривая с сэром Джоном, папа был воплощенной учтивостью; он и нам, детям, постоянно внушал, что, хотя выдающиеся люди — например, писатели, художники, скульпторы — часто не принадлежат к нашему кругу, все же в обществе мы должны обращаться с ними как с равными.

Гостей собралось так много, что я даже не могу всех припомнить, тем более что это был мой первый настоящий обед: я уже выезжала, но еще не была представлена ко двору. Но на одного из гостей я обратила особое внимание, несмотря на то, что он не только не принадлежал к нашему кругу, а вообще был американцем. Если мне не изменяет память, до этого случая я никогда не встречала американцев, хотя теперь, конечно, они бывают всюду и многие из них настолько цивилизованные, что их не сразу отличишь от англичан. Но тот первый американец был совсем не похож на окружающих: он казался более резким, более напористым, но, в общем, он понравился мне, хотя и не умел себя держать. Я даже сначала не могла понять, как его зовут, потому что папа и сэр Джон, которые, по-видимому, хорошо знали этого гостя, упорно называли его по-разному: то «старина сорок четвертого калибра», то «старая десятидолларовая бумажка». Его родовое поместье называлось Колорадо, и, насколько я поняла, он владел золотыми приисками. Я узнала все это, потому что совершенно случайно оказалась у двери библиотеки, когда папа, сэр Джон и мистер Дерингер (видимо, это и было его настоящее имя) беседовали там перед обедом. Мистер Дерингер хотел подарить папе чуть ли не целый золотой прииск, который папа должен был передать сэру Джону, а тот, от имени своего нового банка, — передать государству. Все это выглядело очень благородно. Я слышала, как мистер Дерингер, смеясь, сказал папе: «Глупс, если бы вы жили у нас в Штатах, вы самое позднее через полгода попали бы в Синг-синг [30] Синг-синг — тюрьма в штате Нью-Йорк. ». Синг-синг — видимо, какое-то учреждение, которое только что открылось в Америке. Мама потом объяснила мне, что оно соответствует нашей палате общин. Мистер Дерингер смеялся, когда говорил, что папа мог бы попасть в Синг-синг, но я не сомневаюсь, что он говорил это с искренней убежденностью.

Но боюсь, что я чисто по-женски забываю сказать о самом важном, а именно о том, что в этот вечер к столу меня вел Альфред, мой будущий муж. Ростом выше шести футов, стройный как пальма, с красивыми каштановыми волосами и изящными полубачками (французы называют их coteiette de mouton [31] Бараньи котлеты (франц.). ), которые тогда только что вошли в моду, Альфред был поистине великолепен. Я никогда не видела его раньше и знала только, что его звали Альфред Сирил Ненси Слоповер, что он был старшим сыном десятого маркиза Слоповера и Бата и что род их принадлежал к самым старинным и знатным в Англии, хотя и происходил из западных графств. Мать Альфреда была урожденной Дадд, то есть приходилась двоюродной сестрой лорду Хэвенготтни.

Итак, Альфред вел меня к столу. За обедом мы почти не разговаривали — наверное, потому, что я была застенчива и, кроме того, на нашем конце стола сидел мистер Дерингер, который громко рассказывал маме захватывающие истории об охоте на диких папусов [32] Папусы — маленькие дети (индейск.). в Колорадо и о том, как индейцы племени Кактус преследуют бизонов вердиктами — как это, должно быть, интересно. Альфред никогда не отличался многословием, но обладал умением выражать свои мысли буквально одним словом, отчего все сказанное им звучало очень решительно и категорично. Например, после обеда, когда мужчины присоединились к дамам в гостиной, чтобы выпить чаю, я сказала Альфреду: «Не пойти ли нам в оранжерею?» Он ответил: «Пойдемте». Я спросила: «Может быть, посидим среди бегоний?», и он сказал: «Пожалуй». Потом после некоторой паузы я сказала: «Не вернуться ли нам в гостиную?», и он сказал: «Что ж!» Когда мы вернулись в гостиную, мистер Дерингер все еще рассказывал маме о своих удивительных приключениях, и все его слушали.