Андрей Кивинов - Место перемен

– Очень рад, очень рад! – тряс спонсор Соловьев руку приглашенному известному московскому рекламщику. – Спасибо, что пришли.

– Какие люди! – вторил ему Васнецов, еле остановившись, чтобы не облобызать руку знаменитому театральному критику. – Спасибо, что почтили присутствием! Спасибо, спасибо!

Никитин же мечтал, чтобы все поскорее закончилось и узким кругом перешли ко второй части торжества – закрытому банкету.

С другой стороны, взволнованные артисты требовали от режиссера последних отеческих наставлений. И Никитин тут в расчет вообще не принимался. В конце концов Плетнев-Иванов не выдержал накала страстей и после третьего звонка вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. Встал под афишей, извещающей о премьере.

Мимо прошествовала пара зрителей – мужчины пенсионного возраста. Один плечом бесцеремонно оттер Плетнева, загораживающего дорогу.

– Никитин – режиссер хороший, но с таким составом… – скептически заметил он, кивая на афишу.

– Думаешь – фуфло?

– Нельзя из дерьма сделать тирамису.

Свежего воздуха Плетневу расхотелось. Он проводил мрачным взглядом зрителей и вернулся за кулисы. Надо вести спектакль, плюнув на комментарии. Цыплят по осени щипают…

Вести почти не пришлось, актеры выкладывались по полной. На сцене Лужин в малиновом пиджаке и с утюгом в руках так натурально пытал визжащую Дуню, что кто-то в зале крикнул: «Полиция!»

Зал, к слову, был полон. Только в первом ряду сиротливо темнело пустое место, словно дырка от удаленного зуба во рту. Билет на это место Плетнев послал Лере, но она не пришла.

…За минуту до финала он в очередной раз выглянул из-за кулисы в зал. Леры не было. На сцене объяснялись Раскольников и Соня. Родион в робе современного зэка склонился над Соней, облаченной в леопардовое платье. Та же обнимала его колени. Несмотря на некую абсурдность видеоряда, монолог Раскольников читал с необычайным чувством и не отходя от первоисточника:

– Где это я читал, как один приговоренный к смерти за час до казни говорит, что если бы пришлось ему жить на скале, на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги можно поставить, а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак и вечная буря, и оставаться так, стоя на аршине пространства всю жизнь, тысячу лет, вечность – то лучше жить так, чем сейчас умирать. Только бы жить, жить и жить! Дождись меня. Обязательно дождись. Сонечка… Семь лет, всего семь лет… Это так мало, когда понимаешь, ради чего…

Особо чувствительные зрительницы утирали слезы и громко хлюпали носами. Когда же Раскольников с Соней в обнимку скрылись в темноте, несколько секунд стояла такая подозрительная тишина, что Плетнев не без основания вспомнил про театральный продуктовый набор – тухлые яйца и перезрелые помидоры. Но через пару секунд раздались аплодисменты, сначала редкие, затем переходящие в овацию. Не щадя ладоней, приветствовал авангардную постановку знаменитый театральный критик. Кричал со своего места «бис» зритель, упомянувший тирамису. Народ по очереди принялся вставать с мест, приветствуя участников действа.

Занавес открылся, актеры вышли на поклон. К ним потянулись благодарные зрители с цветами.

– Режиссер-постановщик, заслуженный артист Российской Федерации Валерий Никитин, – торжественно объявил диктор.

Заслуженный артист небрежно оттолкнул Плетнева и вышел из-за кулис. Подошел к краю сцены и принялся кланяться и улыбаться, принимая поздравления.

Плетнев тоже кланялся и даже посылал невидимому зрителю воздушные поцелуи… В полном одиночестве. Его совсем не расстроило отсутствие заслуженной славы. У него получилось. Он сделал это! Доказал самому себе, что может. А аплодисменты? Это не самое главное… Рано или поздно они заканчиваются.

В фойе на него никто не обращал внимания. Зрители спешили к выходу, на ходу делясь впечатлениями. В основном положительными.

– Да, Никитин есть Никитин!

– Мастерство не пропьешь!

…Ну и что дальше? Куда идти? Возвращаться в анклав? Жить в директорском кабинете? Или снять на гонорар комнатку? А чем заниматься? Рекламные проспекты в костюме зайца или медведя раздавать? Может, снова башкой об асфальт? И снова всё забыть.

– Антон! – раздался за спиной знакомый, ставший почти родным голос.

Он обернулся. Лера. В вечернем платье и с новой прической.

– С премьерой…

– Спасибо, зря ты не пришла. Неплохо вышло. – Плетнев старался держать себя в руках и не давать волю положительным эмоциям.

– Я пришла. Просто сидела с дядей Сережей. Мне понравилось.

Они смотрели друг на друга так, как смотрели бы двое влюбленных, которые увиделись после многолетней разлуки, не решаясь начать разговор о главном. Лера оказалась смелее бывшего майора Следственного комитета.

– Ты, кажется, хотел что-то мне объяснить?

– А ты поверишь?

Она не ответила. Просто стояла и улыбалась.

Настя не отвечала на вызовы. Просто не снимала трубку. «Абонент временно недоступен». Вячеслав Андреевич набирал ее до полуночи, затем в восемь утра. Тот же результат. Может, потеряла трубку? Или что-то узнала и занесла его в черный список? Зато звонила Жанна. Теперь трубку не снял Золотов. Что он ей скажет? Прислала СМС: «Котик, я тебя простила, позвони». Надо же. Простила. Видать, деньги закончились… Он не ответил.

Приехав на службу, зашел к Прокофьеву. Попросил пару дней для решения личных вопросов.

– Каких? – уточнил бдительный полковник.

– Мне надо слетать в Великозельск.

– Никаких Великозельсков! Тебе же все четко объяснили. Тихо сидеть и не высовываться! Ясно?!

– Я же говорю – это личное.

– Запомни, пока ты здесь, ничего личного.

– Что, если в туалет сходить, тоже докладывать?

– Надо будет – доложишь! И не борзей. Иди работай.

Вячеслав Андреевич вернулся в кабинет, еще раз перезвонил Насте. Тишина.

Он должен ее увидеть. Он обещал вернуться. И вернется. Даже если его посадят.

…Билетов на самолет, как всегда, не было. Снова РЖД. Поехал по старому паспорту. Новый, с фамилией Плетнева, еще не справили.

На этот раз путешествие поездом прошло не так интересно. Красивых девушек в вагоне не было, только мамаши и бабушки с детьми, выезжающие на летний отдых. Дети голосили на весь вагон, мамаши с бабками перекрикивали их в воспитательном порыве. Золотов забился в купе на верхнюю полку и не высовывался. Спустя двое суток он вышел на платформу с больной головой и кругами под глазами.

Визит был неофициальный. Никакой формы, никаких встречающих с корзинами цветов. Джинсы, футболка, бейсболка, спортивная сумка через плечо. Но даже в таком цивильном виде он не остался неузнанным, на вокзальной площади с ним поминутно здоровались незнакомые люди, приветливо кивая. Удивленный Золотов рассеянно кивал в ответ. Инкогнито из Москвы не получалось.