Сергей Юрский - Выборы со старухой

Собирался уезжать. Времени в обрез. Дел по горло. А тут надо еще подкрепиться, а заодно открепиться. Зайду, думаю, в префектуру — там, знаю, за раздевалкой буфетик, несколько ступенек вниз, холодные блюда очень приличные и недорого. Там и подкреплюсь. А на втором этаже как раз избирательная комиссия — паспорт с собой, чего тянуть, возьму с божьей помощью открепительный талон. Приму участие в выборах за рубежами нашей родины. В консульство, а то и в посольство с открепительным талоном обязаны впустить. Там, прикидываю, тоже, наверное, какой-никакой буфет есть — возьму бутербродов или просто сэндвичей с каким-нибудь повидлом, за валюту, конечно, но все-таки, надеюсь, подешевле, чем в кафетериях общего пользования.

Вот хотел написать: «И РАСПАХНУЛ Я ДВЕРИ ПРЕФЕКТУРЫ», честно, хотел так написать. Но не напишу — реальности не соответствует. Бывший дворец князей, чтоб не соврать, Гагариных-Запесоцких, где помещается префектура, двери имеет высотой 2 м 85 см, а вес не менее двух центнеров. Так что насчет «распахнул» это сильное преувеличение. Мужик я, прямо скажем, не совсем слабый, но эту дверь я слегка только отодвинул, а потом пролез в образовавшуюся щель.

Шесть белых ступенек вверх, и потом длинный стол, перегораживающий дальнейшее движение посетителя. За столом молодой мент. Вежливый и распорядительный. По телефону говорит, со мной разговаривает и еще толковые советы дает девице, которая стоит на стуле и привешивает к стене наглядную агитацию.

«Не знаю… не знаю… не знаю… — говорит мент в телефон, — не знаю… может, позже будет, а может, совсем не будет… это когда как… не знаю… а секретарша в отгулах до конца месяца… не знаю, не знаю», — это он все в телефон.

В то же время мне: «Слушаю вас! Ноги оботрите как следует, у нас ковровая дорожка только-только из чистки».

А в телефон: «Не знаю… может, в среду… попробуйте пораньше… пожалуйста, запишите… 956 23 18… ну да, этот самый телефон… по которому вы звоните… ко мне и попадете… а его не знаю… не знаю… не знаю… не знаю…».

И тут же девице с доброй хорошей улыбкой: «Люда, ну не достанешь. Ну, высоко же для тебя. Люда… ну навернешься же сейчас со стула… Лестницу надо…. Люд, навернешься…».

И опять мне: «Слушаю вас внимательно! Вы к кому? У нас все закрыто. Неприемный день».

Я говорю: «Мне в избирательную комиссию».

Он даже слегка как бы поперхнулся. Вскочил с места, рявкнул в телефон: «Ничего не знаю!» — и положил трубку. «Пожалуйста! — говорит, откидывает верхнюю часть своего стола, вроде как похоже на прилавок, и образовался такой неширокий проход. — Прошу вас, — говорит, — проходите, только не зацепитесь, обратите внимание — там гвоздь торчит».

Прошел я, значит, через этот стол и поворачиваю к раздевалке. А он говорит быстро: «Можете в пальто. Избирателям разрешается. А гардеробщица больна».

Я спрашиваю: «А буфет у вас сегодня работает?».

«Работает, — говорит мент. — Буфет — это каждый день. Милости просим. Но только он до 12.30. Так что уже закрыто».

«А с какого часа?» — спрашиваю я, сам не знаю к чему, не пойду же я, в самом деле, с утра в префектуру чай пить!

«С 8.15», — говорит вежливый мент.

«Понятно», — говорю я и при этом сам на себя раздражаюсь. Чего «понятно»? Ясное дело — «понятно» — работает буфет с 8.15. до 12.30. Чего тут не понять?! Но мне-то какое до этого дело?! Я-то чего этак подхватываю? «Понятно» говорю. Хотя странные какие-то часы работы, это тоже раздражает: что ж они, как придут на службу, так и едят в буфете, а как время обедать, так все и закрывается?! Так, что ли? И я еще со своим «понятно»! Глупость какая-то. Никакой логики.

В это время, как и предвидел милиционер, девица на стуле слишком потянулась вверх, слишком уж встала на цыпочки, и стул под ней поехал по мраморному полу всеми четырьмя ножками. И девица завизжала, и стул под ней по мрамору завизжал. Мы с ментом подскочили и подхватили ее за довольно приятные ноги в блестящих колготках. «Я ж тебе говорю — лестницу надо», — по-доброму сказал мент, когда мы ее составили на пол.

Люда ушла, смеясь и виляя задом. А плакат так остался висеть криво на одной точке. На плакате была сфотографирована несметная толпа людей, которые торопились войти под высокую арку с поднятыми вверх листками, и черными буквами большая надпись:

Я раскланялся с милиционером и пошел по свежей ковровой дорожке на второй этаж.

«236-я комната! — ободрил меня вслед расторопный мент. — Там Елена Герасимовна, она все объяснит».

Елена Герасимовна как увидела меня на пороге, так прямо руками развела. «Здравствуйте! — говорит. — Здравствуйте, дорогой мой человек! Какие у нас проблемы?»

Я ей протянул два паспорта — нормальный и заграничный. Объяснил, что уезжаю в командировку, а выборы почти уж на носу. Хочу, дескать, открепиться.

«Игорь Александрович! — говорит она. — Да это ж не у нас. Это на участке надо. А мы — комиссия».

«Ах, ты, Господи! Надо же! А где участок?»

«Так, Игорь Александрович, вы же живете на Дубенецком, не так ли? Там у нас за уголком Тишков переулочек. Дом 2 и квартира 2. Там ваш участок. С 3 до 6».

«Вон что… — говорю я, а самому так неловко: она меня и по имени-отчеству и, где живу, знает, а я — вот убей бог! — не помню, откуда мы с ней знакомы. Ну, неловкость! Прямо-таки неловкость! Или это жена художника, который, всегда пьяный, надо мной живет? Вроде, она. Надо же — совсем зрительная память отказывать стала. — Спасибо, — говорю, — до свидания». — И пошел по коридору к лестнице.

А она вслед так игриво: «Игорь Александрови-и-ич!».

«А?» — обернулся я.

«Паспорта-а-а!» — и так шутливо как бы грозит мне моими паспортами.

«Фф-у ты! Вот так бы ушел. Спасибо вам».

«Игорь Александрович! — говорит она, теперь уже даже с укоризной. — Вот вы в Мексике проголосуете за наши центральные органы. А московское руководство что же, так без вашего мнения и останется?»

«Почему? Я там и за мэра, и за вице-мэра, и за кого там еще…»

«Не-е-ет! В Мексике вы только за Думу будете голосовать — за центральные органы. А местные выборы — это только здесь. В Мексике этих бюллетеней не будет».

У меня ледяной холод вдруг по спине пошел. Откуда, думаю, может она знать, что еду я в Мексику? А? Что за чертовщина? А сам уже беру паспорта из ее рук и говорю как бы на прощанье: «Придется, значит, им без моего голоса побеждать соперников».

А она: «Так вы же можете досрочно проголосовать. Хоть сейчас. Прямо здесь, у нас. Это предусмотрено — за местные власти можно досрочно».

«Ну, давайте. Проголосую».

«Пойдемте-ка, пойдемте… это в комнате 201, в том коридоре».