Генри Берд - Холестерин колец

— Не было печали, — тяжко вздохнул Орлон и, пошатываясь, скрылся за дверью. Гарфинкель последовал за ним, а за Гарфинкелем струйкой потянулись прочие эльфы, чином пониже. Артопед с минуту постоял, прислушиваясь, затем подошел к Сраму, Мопси и Пепси и пробудил их, тыкая пальцем под ребра и нанося боковые в челюсть. Фрито, подняв Кольцо, засунул его обратно в карман.

— Так вот он, значит, какой — Дольн, — сказал Фрито, протирая глаза и с изумлением озирая удивительные эльфийские дома, сооруженные из предварительно напряженного железобатона и армированных кренделей.

— Гляньте-кось, господин Фрито, — сказал Срам, указывая на дорогу. — Эльфов-то сколько, а? Туча-тучей. Ооооо, не иначе, как я еще сплю. Хотел бы я, чтобы старик Губа-не-Дура видел меня сейчас.

— А я бы хотел поскорее сдохнуть, — прохныкал Пепси.

— И я, — присоединился Мопси.

— Пусть добрая фея, что восседает на небесах, исполнит всякое ваше желание, — сказал Срам.

— Где Гельфанд, вот что мне интересно? — с интересом промолвил Фрито.

На крыльце вновь появился Гарфинкель, сунул в зубы цинковый свисточек и извлек из него пискливую, пронзительную и фальшивую ноту, услышав которую, бараны бесцельно побрели кто куда.

— Волшебство, — вздохнул Срам.

— За мной, — сказал Гарфинкель и повел Топтуна с хобботами по узкой грязной тропинке, вившейся среди кустов родоцитронов и высоких осиновых кольев. Шагая по ней, Фрито впивал неуловимые ароматы свежескошенного сена, мешавшиеся с запахами хлорки и горчичников, а издалека до него доносился нежный, надрывающий душу звон губной арфы и обрывки эльфийской песни:

Чижик-пыжик элебетиель слюнива глитиель

Муж обмуна волокита сизигия гнеув

Куда, куда вы, сахарнэ Пенна Ариз Фла масс.

В конце тропы стоял домик, построенный из шлифованного рахат-лукума и окруженный клумбами, на которых густо росли бумажные цветы. Гарфинкель распахнул дверь и жестом показал: заходите. Хобботы оказались в большой комнате, целиком заполнявшей маленький дом. Вдоль стен тянулось множество кроватей, и все они выглядели так, словно на них совсем недавно отдыхали склонные к извращениям кенгуру, а по углам комнаты стояли непарные кресла и столы, облик которых свидетельствовал, что к ним приложили руку эльфийские мастера, — впрочем, и ногу тоже. Середину комнаты занимал большой стол со следами бурной игры в трехколодную канасту и с несколькими чашами, полными муляжных плодов, которые и с пятидесяти метров трудно было принять за настоящие. Плоды эти Мопси и Пепси незамедлительно съели.

— Будьте как дома, — сказал, выходя, Гарфинкель. — Плату за постой принимают в три часа.

Топтун грузно осел в кресло, и кресло с глухим треском сложилось под ним.

Не прошло и пяти минут после ухода Гарфинкеля, как в дверь постучали. Срам с недовольным видом поплелся открывать.

— Пусть лучше ты будешь едой, — бормотал он, — потому что я тебя в любом случае слопаю.

Он рывком распахнул дверь, и перед обществом предстал очередной таинственный незнакомец в длинном сером плаще с капюшоном и в толстых черных очках с фальшивым резиновым носом, весьма неубедительно свисающим с дужки. Таинственный облик этой темной фигуры дополняли картонные усы, парик из половой тряпки и широченный галстук с намалеванной на нем от руки картинкой, изображающей эльфийскую деву. В левой руке незнакомец, обутый, кстати сказать, в банные шарканцы, держал клюшку для гольфа. Во рту его чадила толстая сигара.

Срам отшатнулся, а Топтун, Мопси, Пепси и Фрито в один голос воскликнули:

— Гельфанд!

Старик, волоча ноги, вступил в комнату и, избавившись от камуфляжа, явил присутствующим знакомый облик целителя-чудотворца и карточного артиста.

— Что ж, это я, — признал Маг, сокрушенно выдергивая из волос застрявшие в них нитки. Затем Гельфанд обошел путешественников, наградив каждого крепким рукопожатием и электрическим шоком, для каковой цели он неизменно таскал с собой миниатюрное разрядное устройство, пряча его в ладони.

— Ну-ну, — повторял Гельфанд, — вот мы и опять оказались вместе.

— Я предпочел бы оказаться в толстой кишке дракона, — сказал Фрито. — Надеюсь это еще при тебе? — спросил, уставясь на Фрито, Гельфанд.

— Ты имеешь в виду Кольцо?

— Тише, — громовым голосом потребовал Гельфанд. — Не упоминай о Великом Кольце ни здесь, ни где-либо еще. Если шпионы Сыроеда дознаются, что ты, Фрито Сукинс, гражданин Шныра, владеешь Единым Кольцом, все будет потеряно. А у него везде есть шпионы. Девять Черных Всадников снова рыщут повсюду, и кое-кто уверяет даже, будто встречал на дороге Семь Смертных Грехов, Шесть Знаков «Вход Воспрещен» и Троих В Лодке, считая сюда и собаку. Даже у стен ныне имеются уши, — добавил он, указывая на две огромных ушных раковины, торчавших из-под каминной доски.

— Значит, никаких надежд не осталось? — задохнулся Фрито. — И повсюду нас подстерегает опасность?

— Кто может знать об этом? — ответил Гельфанд и всем показалось, будто некая тень прошла по его лицу.

— Я, впрочем, мог бы кой-что добавить, — добавил он, — но мне показалось, будто некая тень прошла по моему лицу.

И добавив это, он погрузился в показавшееся всем странным молчание.

Фрито заплакал, но Топтун склонился к нему и похлопал его по плечу, успокаивая.

— Не надо бояться, милый хоббот, я всегда буду с тобой, какая бы нам не досталась доля.

— И я тоже, — сказал Срам и заснул.

— И мы, — зевая, сказали Мопси и Пепси.

Но Фрито был безутешен.

Когда хобботы пробудились, оказалось, что Гельфанд с Топтуном куда-то ушли, а сквозь леденцовые окна смутно светит луна. Они уже доели занавески и начали стаскивать с ламп абажуры, но тут явился облаченный в тончайшую марлю Гарфинкель и повел их к уже знакомому хобботам бараку. Обширное это строение было ярко освещено, и летящее из него бругага разгоняло ночную тишь. При приближении хобботов, в бараке вдруг замолчали, а затем воздух пронзил печальный звук носовой флейты, напоминающий скрип мела по школьной доске.

— За что же это они свинью-то так мучают? — спросил, затыкая уши, Срам.

— Чшш, — ответил Фрито, и одинокий чистый голос запел, наполнив хобботов неясным ощущением тошноты.

О Юнисеф о чистопыр

И тарабар и вздар

О Меннен минхер мюриэль

Гей дерри-дерри тум гардоль

О Юбан нетто чудодыр?

Концен, нитоль и вазелин!

Пеан эх на-ни нембутал.

Визгливо взвыв напоследок, музыка смолкла, и с полдюжины оглушенных птиц с глухим стуком плюхнулось к ногам Фрито.

— Что это было? — спросил Фрито.

— Это был древний плач на языке Стародавних Эльфов, — со вздохом ответил Гарфинкель. — В нем повествуется о Юнисефе, о его долгих и горестных поисках чистой уборной в некой гостинице. «Что же у вас и удобств никаких тут нету? — восклицает он. — А где же ванная комната?» Но никто ему не ответил.