Генри Берд - Холестерин колец

— На дерево налетел, — вот к чему свелись все его объяснения.

Впрочем, теперь Кирзаград и крепость Сарафана были уже близко и потому изнурительная скачка сменилась вечерним отдыхом.

— Оох! — болезненно взвыл Гимлер, оседая на мшистый пригорок. — Анафемский четвероногий шашлык, весь копчик мне разворотил.

— А ты скачи, вставши на голову, — язвительно посоветовал Ловелас. — Она у тебя и помягче, и ценность представляет не такую большую.

— Отцепись от меня, ты, дамский парикмахер.

— Жаба.

— Оглоед.

— Полудурок.

Звон шпор и щелканье наездницкого хлыста прервали полемику. Три товарища наблюдали за тем, как Йорака возносит к ним на пригорок свои дородные телеса. Завершив подъем и хлыстом сбив с ботфортов пыль и комки бараньего сала, она с неудовольствием покачала головой.

— А ви, двое, все обзывайт друг друга грязный клитшка?

Она оглядела их, с намеренным пренебрежением избегая округлившихся, воспаленных глаз Артопеда, и громко расхохоталась.

— У нас в дер фатерланд нихт никакой спортшик, — наставительно сказала она, обнажая в пояснение своих слов несколько кинжалов сразу.

— Ребята немного устали от долгой скачки, — успокоил Йораку измордованный Скиталец и игриво ущипнул ее за каблук, — но все равно рвутся в бой, да и мне не терпится показать, чего я стою, — перед вашими лазурными глазками.

Йорака издала такой звук, словно ее вот-вот вырвет, смачно выплюнула против ветра здоровенный кусок жевательного табака и, гневно топая, удалилась.

— Дохлый номер, — объявил Гимлер.

— Брось, не горюй, — сочувственно произнес Ловелас, обнимая Артопеда за плечи с куда более чем дружеским пылом, — все эти дамочки на один покрой. Отрава, все до единой.

Артопед, безутешно рыдая, вырвался из объятий эльфа.

— У бедный малтшик вот тут полный капут, — сказал, указывая на голову Артопеда, Гимлер.

В наступившей тьме замерцали костры Реготунов. Прямо за ближайшим холмом лежала долина Кирзаграда, ныне переименованного интриганом-волшебником в Сарафлэнд. Безутешный Скиталец слонялся среди отдыхающих воинов, почти не слыша гордой песни, которую они ревели звонко ударяя ей в такт пенящимися пивными кружками:

Ми ист бравый Реготун,

Врун, шалун, хвастун, драчун.

Ми скакаем наш баран

В дождик, в веттер унд в туман!

Ми танцуем вальс унд полька,

Ми читать не знайт нисколько.

Ми хотим в своя страна

Мир унд стран других казна!

Вкруг костров всадники предавались веселью, перекидываясь шутками и хохоча. Под восхищенные вопли льноволосых зрителей двое забрызганных кровью дуэлянтов ретиво рубились на саблях, в отдалении выла от восторга компания воинов, учинивших нечто непривлекательное с пойманной ими собакой.

Но картины общего веселья не дарили несчастному радости. С тяжестью на сердце он поплелся во тьму, вновь и вновь негромко шепча: «Йорака, моя Йорака». Завтра он явит всем такую отвагу, что ей придется обратить на него внимание. Он прислонился к стволу дерева и вздохнул.

— Эк ведь тебя проняло-то, а?

Топтун с криком отпрыгнул, но перед ним маячила всего лишь знакомая заостренная голова Гимлера, осторожно выглядывающего из кустов.

— Я не заметил твоего приближения, — сказал Артопед, убирая меч в ножны.

— Да я пытаюсь убраться по тихому куда-нибудь подальше от этого паскудника, — объяснил гном.

— Кого это вы назвали паскудником, сударь? — сухо поинтересовался Ловелас, высовываясь из-за ствола, за которым он до этой минуты мирно растлевал бурундука.

— Легок черт на помине… — простонал Гимлер. Втроем они уселись под развесистыми ветвями, думая о совершенном ими тяжком походе, судя по всему — совершенно бессмысленном. Что проку побеждать Сарафана, если Сыроед завладеет Кольцом Фрито? Кто тогда сможет противиться его мощи? Долгое время провели они в размышлениях.

— Не настало ли уже время появиться deux ex machina? — устало спросил Ловелас.

Внезапно послышался громкий хлопок, полыхнул яркий свет, на миг ослепивший устрашенную троицу, ядовитый запах дешевого пороха повис в воздухе, и три товарища услышали отчетливое «шлеп!», за которым последовало еще более громкое «ох!». Затем перед ними в облаке конфетти предстала сверкающая фигура в белых одеждах, отрясающая обломки сучьев и грязь с безупречно чистых клешей и модных сапог.

Над белым кителем а ля Неру с шикарным медальоном на груди виднелась опрятно подстриженная борода и темные очки в поллица. Весь этот ансамбль венчала большая белая панама с подобранным ей под тон страусовым плюмажем.

— Сарафан! — ахнул Артопед.

— Вроде того, но не в самую тютельку, — ухмыльнулся ослепительный пришелец, щелчком сбивая невидимую пылинку со сработанного хорошим портным рукава. — Ну-ка, попробуй еще разок. Грустно же, когда старые дружки никак не могут тебя признать!

— Гельфанд?! — воскликнули все трое.

— И никто иной, — сказал престарелый пижон. — А вас, похоже, удивило мое появление.

— Но как же… как ты…? — начал Ловелас.

— Мы думали, что булдог… — сказал Гимлер.

Старый маг подмигнул и поправил на груди вульгарный медальон.

— История моя и вправду длинна, и я теперь уж не тот Гельфанд Серозубый, какого вы знали прежде. Я претерпел множество изменений и, — должен добавить, — спасибо, больше не хочется.

— Ну да, виски напомадил и бороду подстриг, — прошептал наблюдательный гном.

— Я все слышу! — сказал Гельфанд приглаживая острые, словно бритва, бачки. — Не делай легкомысленных выводов из моего нынешнего обличья, ибо мощь моя стала ныне еще большей, чем была когда-то.

— Но как же ты сумел…

— Много постранствовал я с нашей последней встречи и многое видел, и многое должен тебе рассказать, — ответил Гельфанд.

— Мне бы хватило и имени твоего портного, — сказал Гимлер. — А где вообще ты разжился такими шмотками? Мне казалось, что до сезонной распродажи еще несколько месяцев.

— Есть в Лодыриене один такой магазинчик. А что, к лицу мне, как по-твоему?

— Гораздо больше, чем ты думаешь, — признал гном.

— Да, но как же ты все-таки… — снова начал Ловелас.

Маг знаком призвал их к молчанию.

— Узнайте же, что я уже не прежний Волшебник. Дух мой очистился, природа переменилась, у меня теперь новый имидж. От прежней моей личности осталось всего ничего, — шикарным жестом сорвав с головы панаму, Гельфанд низко поклонился друзьям. — Я претерпел полное преображение.

— А может, все же заложимся? — проворчал Гимлер, увидев выпавшие из панамы пять тузов.

— Но Гельфанд! — нетерпеливо воскликнул эльф. — Ты так и не поведал нам, как тебе удалось живым уйти из объятий булдога, не сгореть в огне, не утонуть в кипятке, наполняющем пропасть, избегнуть кровожадных урков и отыскать нас здесь!