Юлий Крелин - Притча о пощечине

— Так и называть. Я на работе, и мы пока не в судебном заседании. Если трудно — Татьяна Васильевна.

— Я тоже был на работе… Я к нему: «Евгений Максимович!» — а он по лицу.

— Успокойтесь и расскажите, как это происходило.

— Я говорю: на оперативке. Наше начальство, их главный врач. Свидетелей много. Ну, не так что-то сделали. Да у меня людей не хватает, материал не всегда хороший, а то его и вовсе нет. Главный инженер был. Может подтвердить. Ему-то он не сказал ничего, а сразу мне…

— А вы не ответили?

— Он тут же и сбежал.

— Удрал?

— Куда ж он из отделения удерет? Все равно б догнал, да неудобно. Он мою мать там оперировал.

— Мать? Вашу? Он? Когда? В это время?

— Чуть раньше. Умерла она уже.

— После операции?

— Месяца через два. Рак у нее.

— Понятно.

Что ей понятно? Жилы тянет. Мне ничего не понятно. Вот пусть судят его.

— И что вы хотите, Петр Ильич?

— Осудили чтоб. Прилюдно. Он человека на посту оскорбил.

— Я бы сказала, что и унизил.

— Вот-вот. Я ж не тряпка на полу. Как мне работу потом требовать?

— А вы ремонт делаете?

— Ну. Я прораб ремонтных работ.

— Давно ремонт идет?

— Пожалуй, уже два года. Так. Свыклись.

— Свыкнешься. Долговато.

— Не от меня зависит.

— Петр Ильич, дело ваше не для суда. У нас есть общественные организации, есть товарищеский суд, партийные, профсоюзные организации. В нашем обществе много рычагов, которые могут воздействовать на зарвавшегося человека, не вписывающегося в наши моральные схемы. Более того, он нарушил трудовую дисциплину. Но он вам не нанес увечья, нет зафиксированных побоев. По-видимому, это была чисто символическая пощечина, подлежащая несколько иным формам осуждения.

— Так что, если что не так, то на работе и бить можно? Так? Лишь бы следов не было? У меня мать умерла после его операции. Ведь мог бы убрать — не убрал. Что ж мне его теперь — убить?

— Скорее всего, рак был запущенный, раз она умерла уже через два месяца. Нам с вами судить об этом трудно. Вы можете подать заявление в медицинские инстанции. Они разберутся, правильно ли сделана операция. Ваше право затребовать экспертизу через прокуратуру. Разберутся, кто в этом компетентен.

— «Разберутся»! Мать умерла. Меня ударил. Что за человек!

— Это верно. Бить нельзя. Надо в товарищеский суд. И за нарушение дисциплины могут выговор дать. И по партийной линии, и премии лишить.

— Я их больницы знаю. Не первую ремонтирую. Премий у них нет. Беспартийный — я сразу узнал. Партийный был бы — не ударил, побоялся бы. А тут никакой узды.

— Товарищеский суд. Пойдите в консультацию. Поговорите с адвокатом, посоветуйтесь. Он вам предложит действия правильные и эффективные, в соответствии с законом и сложившимися традициями. Мы с вами тут не разберемся сейчас. Если только как бытовой конфликт взять? Тогда обе стороны виноваты…

— Как это — обе стороны? Я не…

— Или как домашнюю ссору, например… В спокойной обстановке, а не в суде, посоветуйтесь в консультации с адвокатом.

— С защитником? Меня-то не надо защищать. Пусть он советуется с защитой.

— Петр Ильич, адвокат не только защитник. Адвокат является консультантом населения, советчиком по правам человека в нашем обществе.

— Я не про права. Права мне ясны. Бить на работе нельзя…

— Не только на работе. У вас какое образование? Что вы окончили?

— Строительный.

— Ну, вот видите. Вы с этим не знакомы. И в школе не проходят. А там вы спокойно поговорите с профессионалом. Он вам все объяснит, расскажет. А мы свои меры примем.

— Какие меры? Осудите?

— Суд такие заявления, как правило, не принимает. Мы сообщим…

— Что ж, рабочему человеку и податься некуда, если что не так?! Не то время…

— Почему же? Суд на страже интересов советского гражданина. Но не все людские грехи суду подвластны. Я вам говорю — обратитесь в консультацию. Может, он вам предложит что-то, всех нас устраивающее.

И я ушел. Чего она там говорит! Пойду к председателю ихнему. Суд не примет. Как это он может не принять?! Чего я ее буду слушать? Он вон ударил по морде и пошел.

И я пошел. Чего слушать?

Значит, я не человек — меня можно бить, топтать, а я должен отбиваться. Иначе все дело шито-крыто, как у них, хирургов.

К адвокату! Я знаю, где правду искать. Я напишу куда надо.

К адвокату! Советчик населения!

Конечно, пощечина требует дуэли. Как бы хорошо — стандартная, типовая ситуация, как сказала судья Татьяна Васильевна. Пощечина, перчатка, секунданты, барьер, шпаги, пистолеты, Д'Артаньян, Онегин, Грушницкий. Ох… Д'Артаньян, наверное, целую роту наубивал. Онегин, Грушницкий — убивший и убитый. А если вспомнить Пушкина и Лермонтова…

Честь человеческая поругана, унижена. Человек хочет ответа, сатисфакции… Красивое слово, как в медицине — трансплантация, болезнь Пелегринни-Штидта… Но как же быть в действительности? Если суд будет разбирать повседневные пощечины…

Пощечину под суд! Может, их меньше будет?

Маловероятно.

Суды ежедневно рассматривают драки, хулиганства, воровство — что ж, их меньше становится?

Может, повседневных пощечин окажется меньше, если каждый будет бдительно следить, холить, лелеять свою честь, свое достоинство. Бдительно охранять…

Как честь защитить без мордобития? Собственным достоинством?

Суд не лучше. У суда что ни решение, то срок, если человека бьют.

Так что ж? Но как? Бди свое достоинство, свою честь — может, это выход?

Может, судьба? Я иду из больницы, и Тоня тащится домой. Догнать, что ли? Иль не искушать себя?

Мы податливые.

Вика еще на работе. Виктору сон наладить надо. Хорошо бы квартиру поменять. Да кто будет с нами меняться? Кому нужна такая? Кошкин дом. Может, кому и нужна. Может, кому и понравится?..

— Домой, Тонечка?

— Домой, Евгений Максимович. И еще зайти кой-куда надо.

— Кой-куда?

— Ага. А знаете, Петр Ильич в суд подает.

— Что я могу поделать? Он прав.

— Нет, не прав. А вы бы извинились, Евгений Максимович.

— Я уже извинился. Он и разговаривать не хочет. И прав. Готов предложить любую форму извинения. Хоть дуэль.

— Дуэль! Хи-хи! На шпагах?

— Да хоть на шпагах. На наркозных аппаратах, кистях малярных, мастерках.

— Вы смеетесь, а он ведь уже в суд ходил. Он знаете как зол!

— Тонечка, родненькая! Что я могу? Буду нести ответственность. Хоть бы он мне морду набил. Стоял бы столбом, руки по швам и только б считал, сколько раз.

— Вы все смеетесь…

— Да не смеюсь, плачу, правда! Это манера такая, ты сама знаешь.

— Знаю. Смеетесь.

— Ну вот! И что суд?

— Не знаю. Знаю, что ходил.

— Нехорошо. Незадача какая. И мать у него умерла.

— Ему кто-то сказал, что можно было бы рискнуть и попытаться убрать рак. Можно было убрать, а? Он злится — поверил, что можно.