Василий Катунин - Возвращение Остапа Крымова

Пятнадцать, — тактично поправил Остап

Двенадцать и ни копейки больше, — отрезала бандерша. — Мои девочки, и так, уже спят исключительно по любви.

Как это? — вмешался Нильский.

А вы что, думаете, двадцать долларов — это деньги? — возмущенно спросила Тома и, обернувшись к Остапу, продолжила:

Так вот. Мне нужно имя, мне нужно прикрытие и хорошее общество. Я понимаю, что здесь, в этой стране, мне делать нечего. Хватит работать на дядю. Вон все, начиная от мелких жуликов до премьер-министров, переводят свои капиталы за границу. Мы все здесь, и мужики в том числе, как баба на курорте — работать не надо, денег не платят и трахают каждый день. Что я, дура последняя, что ли? Я прикинула, что мой капитал — девочки — уже переведен за рубеж. Так что же я тут сижу? С титулом я буду не просто Тома, а графиня Чугунова. Меня примут в любом обществе и в любом порядочном доме. С титулом я выйду в аристократические сливки, а это значит, что мои девочки будут работать не с грязными вонючими извращенцами, а с благородными людьми, сумеющими оцепить моих крошек. Ведь куколки какие! Хоть и глупые, но одна в одну, как персики… Вы что думаете, у Томы принципов нет? Я вот во время выборов за «зеленых» была. Мы с либералов и НДР целый месяц двойную цену брали.

Посмотрев на часы, Остап прервал Чугунову.

Ну что ж, Тамара Ивановна, я лично нахожу вашу миссию благородной и достойной. Вы не только создаете рабочие места, вы еще смотрите далеко в будущее. Думаю, что грядущие поколения греков, турков и немцев, рожденные от интернациональных браков, еще отольют вам памятник. Кстати, судя по роду вашей работы, вы имеете в городе много знакомых среди мужчин.

А, этого добра у меня — пол-Харькова, — отмахнулась Тома.

Ну, тогда, ввиду возможного предстоящего сотрудничества, наша фирма сделает вам небольшую скидку, и мы согласимся принять от вас всего тринадцать тысяч.

А почему не двенадцать?

Тысяча пойдет на компенсацию морального ущерба, нанесенного Марии Сергеевне.

Тома удивленно пожала плечами.

Тю! Чи не ущерб! Да я с таким ущербом могу пахать всего за червонец в час целые сутки без перерыва. Мне бы такой заработок!

Остап посоветовал всем оставаться при своих заработках.

Может, договоримся за бартер? У меня фотки с собой, — с надеждой в голосе спросила Тома.

Остап скептически посмотрел на Нильского.

Это точно отпадает.

А как насчет кредита? — не унималась будущая баронесса.

Если ваши девочки одеваются в кредит, то раздеваются они исключительно за наличные, — отрезал Остап и закрыл торги.

Вечером …

Из медленно проезжающих автомобилей через открытые окна вываливались в ночь сочные потоки музыки и, волоча хвосты шикарных мелодий, уносились прочь. Несколько фосфоресцирующих человеческих фигур с лицами и в позах манекенов отбрасывали на остывающий асфальт троящиеся тени. От них пахло дорогими духами и одиночеством.

Уходи. Ступай домой, телевизор посмотри. Ты мне всех тут распугаешь… — мягкий грудной голос имел привкус «стиморола». Над ухом жужжала разноцветная реклама, голые ноги ежесекундно меняли цвет. Изогнутой засохшей соплей он прилип к ее холодному плечу.

Иди же, говорю, вон, видишь, едут опять, — она стряхнула с себя мокрую холодную руку.

Большой теплый автомобиль, влажно шелестя мотором, уперся близоруким светом фар в обшарпанную стену соседнего дома. Но изгибам его налощенного тела текли живые змеи разноцветных огней, разбрызгиваемых во все стороны бурлящим неоновым входом казино. В кожаной прохладной мгле салона уютно вспыхнул кончик сигареты, выхватив из темноты два глаза, в которых потягивались, задрав хвосты, два жирных кота.

Позови ту, лохматую, — огонек поблек, и ломаные ленивые лекала дорогого дыма проплыли через область света и растворились под потолком.

Вторая пара глаз с дергающимися низкозадыми гиенами ощупала неясные очертания лица блондинки. Тихо опустилось электрическое стекло, выполняя молчаливый ритуал интереса. Под перегидроленной копной выжженных волос спали равнодушные карие глаза и жил большой порочный рот с малиновыми губами.

Что, парни, скучаем? — молочный мрамор затянутого бюста вплыл в открытый створ переднего окна, выгнутая спина не оставляла никакой альтернативы.

Садись, красавица, Нас двое, — и красный огонек осветил окончательно проснувшихся котов.

Одна не поеду. Возьмите еще вон того, худого, что смотрит. Он тихий, не помешает… И денег я за него не возьму.

На кой хрен он нам? — клацнули зубами тупорылые гиены.

Да так, повеселит. Или обслужит, коли охота выпадет. Аппетит приходит во время еды, — ароматизированный голос старался казаться веселым.

Голубой?

Нет, муж мой. Не пускает одну, никчема. Просто мука с ним.

Пьет?

Так нет, но для компании может. Анекдотов знает тьмущу. Да он безвредный, не бойтесь.

Ладно, зови. Накачаем водкой, если будет мешать…

…Выходя из ванной комнаты, жирный кот увидел переломленную пополам худую спину с выступающим хребтом, склонившуюся над недопитым стаканом.

Эй, муж — объелся груш! Бутылку пустую со стола убери… Там мой кореш отпыхтел уже. Иди, принимай эстафету. А то замучил теорией совсем…

Шатающаяся тень рывками продвинулась сквозь цветные пятна темной квартиры в полуосвещенную комнату, наполненную густым запахом любовного пота. По экрану маленького «панасоника» без звука бегали Том и Джерри. На плавящемся айсберге огромной смятой постели желтело горячее голое тело с размытыми контурами. Стертые аморфные губы зашептали:

Иди сюда, зайчонок мой… Повезло нам сегодня, Андрюшка. Купим завтра твоего Клэптона. Иди, ложись рядом, я тебя жду. Потрогай, какая я жаркая. Ты ведь любишь так…

Павел Ильич Делов был массивен, крепок шеей и затылком, мохнат бровями, редок ресницами и толст в кисти рук. Две суровые складки на лбу говорили о непреклонной вере в собственное достоинство и правоту. Он был типичным начальником, из тех, которые раньше ездили на «Волгах» и внушали страх и трепет одним только видом своих престарелых секретарш, демонстрируя своему руководству широту души и терпимость задницы. Образом начальника старого типа были пропитаны его незамысловатая детдомовская прическа, старомодный безликий галстук и медлительная речь, сквозь которую невозможно было просунуть даже лезвие бритвы. Такие люди, куда бы их ни послали, — на Луну, в тыл врага, в публичный дом или просто к едреной матери, — везде умудрялись быть начальниками.