Сью Таунсенд - Адриан Моул: Годы капуччино

В трубке раздался щелчок зажигалки.

— Слушай, — скупо проговорила Пандора, — может, принцессу Ди и заставляют носить эту уродскую Кэтрин Уокер, но сумочки-то у нее по-прежнему от Эрме.

Я понятия не имел, о чем она говорит (у меня все сильнее крепнет убеждение, что люди общаются посредством какого-то тайного шифра, от которого мне забыли дать ключ). Спросил, что будем делать с нашими родителями. Пандора рассмеялась:

— Можно швырнуть мою мать и твоего отца в объятия друг к другу, пускай влюбятся. У обоих проблемы с душевным здоровьем.

— И оба отвратительно одеваются, — рассмеялся я в ответ.

Спросил Пандору, нельзя ли нанести ей визит в палату общин.

— Я занята составлением своей первой речи, — ответила она.

Спросил, на какую тему она собирается выступать.

Пандора сказала:

— Тебе это неинтересно, Адриан.

Но я был настойчив:

— И все-таки.

— Рекапитализация обанкротившихся производств, — ответила Пандора.

И она была права. Мне это неинтересно.

Незадолго до подачи обеда в забитый до отказа ресторан нагрянула Ким Дикар. Она перевернула столик, на котором развозили жаркое из капусты и картофеля, и стала швырять в полки бара бутылки с соусом «Эйч-пи» (едва не задев голову Найджела Демпстера, репортера из «Дэйли Мэйл»). Вызвали полицию, но к ее приезду Ким уже ретировалась прочь, проверещав напоследок:

— Вот что я думаю о вашем ё… запрете!

Дикар ходил мимо столов и ворчал:

— Вот что получается, когда женишься на женщине из черни.

Похоже, его нисколько не беспокоило, что в зале присутствуют несколько представителей черни — члены лейбористского правительства и высокопоставленный профсоюзный деятель.

Сегодня «Чернь» заполонили стаи репортеров из бульварных массмедиа, среди них затесался журналист из «Телеграф», ведущий рубрику новостей города Питерборо. Писаки, несомненно, рассчитывали урвать жареных фактов о вчерашнем нападении Ким Дикар, которая попала в рубрики светской хроники большинства утренних газет:

Ким Дикар, отдельно проживающая четвертая жена Питера Дикара (ресторатора и второго сына графа Босуэлла), несказанно поразила вчера публику, обедавшую в принадлежащем Дикару модном заведении «Чернь». В несколько взвинченном состоянии миссис Дикар ворвалась в зал, нарушив предписание суда не приближаться к этой элитной забегаловке, и крикнула съежившемуся от страха мужу: «Я все знаю о тебе и Ивонне Трамп, маленький грязный ссык…».

Миссис Дикар, в девичестве Ким Дидкотт, модный в недавнем прошлом флорист, покинула ресторан, рыдания под утешающие слова одного из членов персонала, который так прокомментировал инцидент: «Как сказал граф Толстой, каждая семья несчастлива по-своему».

Сегодня Дикар выстроил нас и потребовал немедленно назвать имя члена персонала, который утешал «эту бешеную сучку».

Никто не произнес не слова, хотя на кухне все знают, что я уже одолел четверть «Войны и мира».

Известия от Белинды из «Румяной корочки» — нет

Ответ от мисс Делии Смит — нет

Алкоголь — нет

Сигареты — нет

«Опал фрутс» — 4 пакетика

Лекарства — 1 парацетамол

Кишечник — большой выхлоп газов

Потенциальная лысина — стабильна.

Активность пениса — 5/10

Еще один пассаж из рубрики светской хроники «Дейли мэйл»:

Установлена личность вчерашнего эрудита, прокомментировавшего прискорбные обстоятельства распадающегося брака супругов Дикар. Это Адриан Альберт Моул (тот, который Дерьмо), шеф-повар ресторана «Чернь». Источник, пожелавший остаться неназванным, сообщил: «В промежутках между подачей блюд он читает русскую литературу».

Однако сорока принесла на хвосте, что Адриан, возможно, не задержится в «Черни». Этим молодым человеком всерьез заинтересовалась компания Зиппо Монтефьори «Румяная корочка», и мистер Моул готов пополнить растущую гвардию телекулинаров.

Сегодня утром спустился на кухню и обнаружил Дикара развалившимся на стуле рядом с разделочным столом. Дикар сказал, что сидит с трех часов ночи, еще он сказал, что очень любит свою Ким. Я спросил, что явилось толчком для распада брака, и он смахнул слезу.

— Я оплатил ей десятинедельные курсы красноречия, — сказал он. — Ну не мог я выносить каждое утро на соседней подушке этот эссекский выговор.

Дикар содрогнулся, словно выговор его жены был физическим объектом: мерзким насекомым, ползущим по простыне.

— Она меня обобрала, Адриан, — сказал он. — Она прогуляла все уроки красноречия, все до единого. Попросила свою подругу Джоанну Ламли объяснить коротенько, как надо правильно говорить.

— На что же она потратила деньги? — поинтересовался я.

Вместо ответа Дикар зарыдал, как маленький ребенок. Я похлопал его по трясущимся плечам.

— Я дал ей на эти ё… уроки тысячу фунтов, — всхлипнул он, — ё… тысячу фунтов. И знаешь, на что она их спустила?

— На обувь? — попытался угадать я.

Дикар замотал головой.

— На любовника?

— Не-ет.

— На кокаин?

— Нет! — проревел он. — Хуже! — Опустил голову и прошептал: — Она пожертвовала их этим ё… лейбористам!

Разве кого-нибудь обманывали столь нагло?

Теперь понятно, почему Джоаннне Ламли пожизненно запретили доступ в «Чернь».

Воспользовался глубоким горем Дикара, чтобы попросить отгул.

Он сказал:

— Валяй. Хочешь проведать сынка-полукровку?

Я ответил:

— Нет, я хочу проведать только моего сына.

— Не знал, что у тебя двое, — пробормотал он.

Я решил объяснить этому заблудшему человеку, что к чему.

— Он для меня не «сынок-полукровка». Его зовут Уильям.

Дикару не мешало бы записаться на курсы расовой терпимости. Надо будет ему как-нибудь предложить. Его предрассудки представляются мне весьма оскорбительными. Он такой же, как все аристократы. У всех аристократов врожденные психические и сексуальные отклонения. Их всех надо поставить к стенке в собственных поместьях и если не расстрелять, то по крайней мере… заставить почувствовать себя очень некомфортабельно.

Вчера вечером позвонил матери — сообщить, что приеду на Глициниевую аллею и привезу кусок запрещенной говядины на косточке. Ответила Рози — в своей обычной нелюбезной манере, которая состоит, помимо прочего, в весьма скудном использовании голосовых связок.

— Папа дома?

— Угу.

Последовала долгая пауза, хотя я слышал сопливое дыхание.

— Рози? — сказал я.

— У.

— Я могу поговорить с папой? — заорал я.

— Он в постели! — заорала она в ответ, но все-таки соизволила сообщить, что он уже неделю лежит в постели с жесточайшей депрессией, вызванной стрессом от автомобильного путешествия по Лондону.