Сергей Есин - Хургада. Русские забавы на отдыхе

Наука, как известно, лучше чем тьма и помогает во всех случаях жизни. Научное мировоззрение позволяет быстро ориентироваться в раз­личных социальных сферах жизни, да и вообще ориентироваться. Как мно­го значит осмыслить происходящее и во время примкнуть к побеждающему лагерю. Далеко простираешь ты руки свои, наука! В конце концов каж­дая специальность дает некий всегда и во всех условиях могущий сос­лужить службу корпус знаний. Ничего не изучаем мы без пользы! Вот так и наша Генриетта Ивановна, вернее её семья. Бывший мордоворот осознал чудовищную роль органов в жизни народа, покаялся, и теперь его не следует кликать мордоворотом, а следует вежливо называется Константином Федоровичем. Константин Федорович, привыкший всегда есть хлеб исключительно ситный и помазанный сливочным маслом, вдруг вовремя вспомнил, что он крещеный русский человек, да еще вроде бы внук или правнук расстрелянного советской властью священника. А Генриетта Ивановна обнаружила, что для будущего гораздо выгоднее перестать читать студентам основы атеизма, а сосредоточиться на под­готовке мужа к принятию сана священника. Для образо­вания новых общественных сил требовались свои новые кадры так почему же противиться объективному процессу! В основе зна­ний лежали определенные тексты, итоги неких озарений и заблуждений, но лишь от Генриетты Ивановны зависело как их интерпретировать. Она интерпрети­ровала их как надо, и Константин Федорович, в свое молодое время закончивший специальную академию КГБ, учившую в прикладном плане, мно­гому из того, что учат в какой-нибудь семинарии или духовной ака­демии, стал священником. Всё зависит от того, как интерпретировать!

Когда Константин Федорович получил приход в Подмосковье, в одном из поселков, где жила московская элита, – кстати, здесь по­падались и лица, которых Константин Федорович обслуживал – и за которыми наблюдал в своей прежней жизни – Генриетта Ивановна рассталась с институтом и сосре­доточилась на делах прихода. А дальше всё ясно: терпеливый и усид­чивый аспирант, как говорилось о ней промеж ее же товарищей хлестко, но справедливо, – "всё жопой высидит", –энергичный и целеустремлен­ный преподаватель, принципиальный и одновременно гибкий парторг, всегда ухватывающий дух и суть времени, упорный репетитор своего мужа по знаниям Священного Писания, – а почему она не должна была стать образцовой матушкой? Почему она не должна была стать образцовой попадьей, замеча­тельной радетельницей за бедных, принципиальной проповедницей нравственности, главной советчицей и обездоленных, и богатых? Образо­вание – советское образование, как известно, лучшее в мире – давало ей широкий диапазон интеллектуальных возможностей. Она как бы даже прославилась среди других матушек. Были некоторые матушки из Москвы, которые заканчивали Бауманское училище, театральную школу при МХАТе имени Чехова, были математички, химички, писатель­ницы, закончившие Литературный институт имени Горького, но такой, чтобы и писание знали – от зубов отскакивало и даже говорили на двух иностранных языках, таких в епархии кроме Генриетты Ивановны не было. Редко попадались и такие, чтобы быстро и по команде отданной вышестоящим иерархом, нари­совали картину происходящей действительности, которую этих матушек приставили наблюдать. Понятно ли теперь – каким образом матушка Генриетта ока­залась на берегу лучезарного Красного моря?

Ах, как ей все там понравилось. Вечно солнечная Хургада – нитка жемчуга, оброненная на берегу моря – каждая такая жемчужинка это ка­кой-нибудь знаменитый отель. Фонтаны, обеды, шведский стол, пляж, бас­сейн, фитнесс-центр, и всё такое же загадочное, дорогое и значитель­ное! У них, как и у нас, слава Богу, капитализм, и нам дешевки не на­до. Матушка Генриетта уже привыкла к стабильно хорошей жизни и здесь, как дитя, наслаждалась обстановкой, вечно теплым морем и отличным швед­ским столом. Как хороша оказалась жизнь без социализма: и подадут, и комнату уберут, и чемоданы поднесут, и на стол накроют. Она же еще в Москве, через турагентство, все это и выбирала, даже по интернету смотрела расположение отеля и интерьер комнат. Замечательно, Сочи та­кого и не снилось. Одно было плохо, что-то матушку Генриетту непрес­танно томило.

Что же ее так беспокоило, и заставляло в неясном смятении сжимать­ся сердце? Обилие обнаженных мужчин и женщин, которых она каждый день видела на пляже? Они ходили туда, согласно предписанию еще москов­ских врачей и принимали солнечные, воздушные или морские ванны. Отец Андрей, одетый в скромную маечку и благопристойные спортивные брюки, лежал под грибком в тени на топчане и читал либо журнал "Главный бух­галтер" либо епархиальные ведомости. Совершенно легкомысленный пос­лушник Сергей в спортивных адидасовских трусах и в майке с изображением развратной певицы Мадонны режется в волейбол, а что делать ей, Генриет­те Ивановне? В довольно закрытом, но не без кокетства, купальнике, с повязанной косынкой головой, она бродит между лежаками и разглядыва­ет – как живут люди и какие они. Надо определенно сказать, что молодое поколение стало ростом повыше и повадками поувереннее. Заморышей с некормленным детством совсем нет. Длинноногие молодые мужчины и бабы пьют на пляже вволю пиво и другие напитки, будто совершенно не заботясь об их высо­кой цене, и конечно, все трещат по мобильным телефонам, опять-таки не думая о центах и долларах, которые эфир поглощает с каждой секундой. В её, Генриетты Ивановны, время жили не так. А эти бабы с голыми грудями – оттого, что это называется "топлес", дело не меняется – груди отвисли, как у перекормленных коз, ни стыда ни совести. Но ес­ли бы время пошло вспять, разве она не хотела бы стать такой же бес­стыжей и молодой!

Но не только марки телефонных аппаратов рассматривает матушка Генриетта на пляже. Господь Бог создал человеческую плоть такой неповторимой и разной, и у нее здесь свои сравнения. Пусть примитив­ные люди думают, что трусы у мужчин что-то могут скрыть. Это только не для её, матушкиного, густого, как патока, взора. Разгу­ливая вдоль кромки берега, матушка ищет не только визуальных удоволь­ствий. Она еще пытается нечто, вернее, некого индифицировать.

Матушка Генриетта очень полюбила в этом роскошном отеле, тайные ночные прогулки вдоль выходящих на общую террасу застекленных стен номеров первого этажа. У архитектора верно был девиз: как можно ближе к природе". Если бы что-либо подобное было придумано еще и во внутренних коридорах! Как было сладко– тревожно ночью красться вдоль закрытых дверей, прислушиваясь, что же происходит за ними ,и по вздохам, по шороху простыней, по шуму сброшенной с ноги туфли или скрипу койки представлять объятие и прикосновение. Но это уже в час поздний.