Иван Стаднюк - Максим Перепелица

Думаю себе: «И чего его в будний день в город понесло за сорок километров?» А мотоцикл: «тыр-тыр» – и за­глох.

Дядька сошел с него и заохал:

– Что ж ты капризничаешь? Чи совести у тебя нет?..

Заводит мотор и так смешно приговаривает:

– Ну, миленький, р-ра-з!.. Эх-ма! Осечка. Еще, р-ра-з! Так-так-так!..

Мотоцикл зачихал и зататакал, как пулемет. Я успел заметить, как дядька тронул рукой ключ зажигания. Ясное дело, мотоцикл опять заглох. А дядька хлопочет:

– Вот нечистая сила!..

Потом кинул взгляд в мою сторону, и точно током меня от этого взгляда ударило. Уловил я в глазах этого «дядьки» страх и понял, что неспроста он здесь с мотоцик­лом возится. Оглянулся я вокруг и бросился к углу склада. Командую:

– Стой, ни с места! Стрелять буду!

Дядька вскинулся всем телом, но делает вид, что не слышит моего окрика. Тронул рукой ключ зажигания, и мотоцикл опять затарахтел. Теперь мне кричи не кричи, ни­чего не слышно. Я поднял автомат и дал одиночный вы­стрел в воздух. Это подействовало. Дядька оглянулся и за­стыл на месте. Но тут, как на грех, грузовая машина по переулку едет. Шофер ничего не замечает и газует так, что проволока, которой склад обнесен, дрожит. Я и сообра­зить не успел, а машина уже заслонила дядьку. А он не зевал. Вскочил на мотоцикл и ходу! Но от меня не уйдешь.

– Стой! Стреляю! – опять кричу. И тут же присел да под машину из автомата – прямо по колесам мотоцикла. Дядька кубарем на землю. А шофер грузовика услышал, что я стреляю, решил, что это по скатам его машины. Так затормозил с перепугу, что грузовик завизжал и целую тучу пыли поднял.

Подбежал я к проволоке и опять командую:

– Стой!

А шофер поднял руки вверх в кабине и вопит:

– Да я ж стою, не стреляй больше…

– Держи, – кричу ему, – мотоциклиста!..

А мотоциклиста и след простыл.

Будто растаял вместе с тучей пыли.

Только мотоцикл на дороге валяется.

Говорю шоферу (он из нашей части):

– Газуй на улицу, может поймаешь этого типа! – а сам сигналю в караульное помещение. Но какой толк! Шофер с машиной вернулся, когда уже наряд караула прибыл. Нигде не видно дядьки. Сиганул куда-то во двор. Не пожалел даже свой мотоцикл бросить.

И знали б вы, что то был за мотоцикл!.. Оказалось, в передней егофаре фотоаппарат вмонтирован. Когда про­явили пленку, увидели на ней склад, подходы к складу и… Максима Перепелицу на посту!

Одним словом, прославился Перепелица. Спать не мог после этого случая. Попробуй усни, когда в тебя каждый пальцем тычет: шпиона упустил.

Конечно, всем ясно, что положение мое было трудным. Ведь переулок тот не закрытый. Мало ли за день по нему людей пройдет, машин проедет. И дядька тот не перешаг­нул же запретной границы. Но, с другой стороны, на то ты часовой, чтобы не дать себя одурачить, на то и задержание шпиона подвигом называют, раз дело это нелегкое. Да и с умом устав нужно выполнять, а не только «двенадцать шагов вперед, двенадцать шагов назад»…

Потом меня вызвал капитан из штаба. Фотоснимок по­казывает и спрашивает:

– Он?

Вглядываюсь в карточку и с трудом узнаю на ней дядьку. С усами, с бородой, в шляпе, в кожаном пальто. Ничего не понимаю. А капитан смеется. Говорит:

– Эту птицу мы знаем. Вот только след ее потеряли. Но найдем…

Даже во сне стал я дядьку видеть. Черный да горбо­носый, смеется надо мной. И так обозлился я! Иду по улице и прохожим в лицо заглядываю: вдруг встречу его. А сколько мечтал о том, как буду действовать, когда столкнусь я с дядькой. Но все получилось не так, как мечтал.

Известно, что некоторых солдат хлебом не корми, а дай сфотографироваться и карточку домой послать. При­знаться, такой слабостью и я страдаю. Как прохожу мимо фотографии, так и тянет туда завернуть. И тем более по­вод появился к фотографу наведаться – из лагерей мы возвратились загорелые, возмужалые.

Начал я уговаривать своего друга Степана Леваду под­держать компанию. Степан согласился. Тут я ему ставлю условие: сниматься будем у одного старичка фотографа. Хвалят его хлопцы. Да я и видел: как сделает карточку, ахнешь! И похож на себя, и так красив, что любая девушка заглядится. Да еще и приловчился этот старичок на фото­графии портупею командирскую дорисовывать, если кто пожелает. А один солдат явился к нему в пилотке, ему же хотелось в фуражке на карточке красоваться. Так фотограф и фуражку сделал. Вот до чего умелый че­ловек!

Степан отвечает:

– Веди куда знаешь. Только я сниматься буду в той форме, какую ношу.

– Это твое дело, – говорю ему, – а Перепелице и ремни через плечо не помешают. Больше серьезности в лице будет.

Фотография эта находится в такой кривой уличке, что и отыскать ее трудно. Заходим. Две тесные комнаты. В одной зеркало большое, в другой – коробка на треноге стоит – фотоаппарат. Встречает нас сам знаменитый фотограф – неказистый такой старичишка, в клеенчатом фартуке. Рыжая козлиная бородка, такие же рыжие усики, лысина во всю голову. Лицо хоть и в морщинах, но розовенькое. Одним словом, бодрый старичок. А язык у него точно мельница. Уж на что я поговорить люблю, но до него мне далеко.

– Уважаю, – говорит, – военных клиентов. Орлами на снимках получаются. Только девушкам такие карточки дарить. Вы небось, – на меня указывает, – хотите увидеть себя на фотографии с портупеей и в фуражке.

Степан, на что серьезный хлопец, и то рассмеялся. Ведь так раскусил мои мысли этот старик!

Сфотографировались мы, расплатились и ушли.

В следующее воскресенье за фотографиями иду я один. Степана Леваду дела задержали. Встречает меня фотограф, как старого знакомого.

– Получайте свои снимки, – говорит, – и товарищей ко мне присылайте. Глядите, какой герой!

Смотрю, действительно геройский у меня вид на фото­карточке. Ремень через плечо, весь подтянутый. В самый раз Марусе Козак такую карточку послать.

Говорю фотографу:

– Давайте карточки моего дружка, Левады. Вот его квитанция.

– Пожалуйста, – отвечает старик. – Предъявите слу­жебную книжку, чтобы я знал, кому вручил свою работу.

Подумал я и говорю:

– Книжку показать не могу, а фамилию мою за­пишите, если нужно.

Лицо фотографа вдруг сделалось официальным.

– Молодой человек, вы получили свои снимки? Идите. Ваш товарищ сам явится. Или предъявите документ.

Меня даже потом прошибло от такой категоричности. Зачем, думаю, ему документ мой понадобился? Не потому ли, что в нем номер войсковой части указан?

В это время зашли две девушки, и фотограф начал рыться в ворохе снимков, отыскивая их фотографии.

– Куда они запропастились? – ворчал старик. Потом хлопнул себя рукой по лысине и приоткрыл дверь в сосед­нюю комнатку, где, как оказалось, художник-ретушер работал.