Иван Стаднюк - Максим Перепелица

А Маруся – веселая, озорная, то и дело песню зате­вает, смеется. Но не тот смех у Маруси, какой всегда за душу Максима щипал. И лицо ее усталое, глаза ввали­лись. Да оно и ясно, – наверное, всю ночь простояла с Иваном у ворот.

Здорово я потрудился. Все горе свое вложил в руку с топором.

И вот возвращаемся домой. Еще рано, солнце высоко. По небу табунами плывут белые тучки, а по полю легкий ветерок гуляет, точно заигрывает с нами. Я иду в компа­нии наших хлопцев, рассказываю о службе в армии и по­сматриваю на стайку девчат, которые идут чуть впереди.

Вдруг там вспыхивает озорная песня:

– Кто это запевает? Никак Маруся? – спрашиваю у хлопцев.

– Она, – отвечает кто-то.

Трудно передать то, что чувствовал в эту минуту Мак­сим Перепелица. Почти возненавидел я Марусю. Как она может? Изменила мне да еще насмехается!

– Перепоем их, хлопцы? – предлагаю.

– Перепоем! – дружно отвечают.

И я запеваю:

Хлопцы подхватывают:

Замолчали девчата. Молчит и Маруся. Но не долго молчит. Опять ее знакомый голосок, как кнутом, хлест­нул меня по ушам:

Не выдержал я. Командую хлопцам идти напрямик, к цегельне, чтоб на те места поглядеть. И сворачиваем с дороги.

А Маруся с девчатами провожает нас новой частуш­кой:

Идем напрямик по полю и к песне девчат прислуши­ваемся. Горько мне. И тут замечаю, что вместе с нами идет Галя – сестрица Маруси. И все возле меня вер­тится. Нарочно отстаю немного от хлопцев. Отстает и Галя, но на меня не смотрит. Вроде ей и дела нет до Мак­сима Перепелицы. С грустью спрашиваю у нее:

– И ты, Галюсю, с нами идешь?

Галя метнула на меня свой лучистый взгляд и, отвер­нувшись, отвечает:

– Куда хочу, туда и иду! Не запретишь.

– А ты, Галинка, больно сердитая стала. Чем это я не угодил тебе? – и за плечи ее обнимаю.

– Не лезь, обнимака! – отрезала и вывернулась из-под моей руки.

Потом посмотрела на меня с упреком и спрашивает:

– А ты, что же, Максим, к нам дорогу позабыл?

– Приду, серденько мое, приду, – отвечаю Гале. А сам думаю: «Что если взаправду зайти к Марусе до­мой? Хоть на одну минуту… Посмотреть ей в глаза и уйти. Глаза не обманут».

Опять обнимаю Галю за плечи. Она больше не уворачи­вается, а вопросительно смотрит мне в глаза. Говорю ей:

– Передай Марусе, что Максим заглянет сегодня под вечер. Скажи – свататься придет Максим, – и смеюсь.

Галя даже носом повела – не пахнет ли насмешкой. Убедилась, что нет, и обеими руками поймала на своем плече мою руку. Стиснула ее и щекой прижалась, даже взвизгнула тихонько. Потом выскользнула из-под моей руки, вертнула своими косичками и убежала. До чего же шустрое девчатко!

Пришел я домой и начал слоняться из угла в угол, дожидаясь вечера. Мать дважды спрашивала, не захво­рал ли я, еще чего-то хотела сказать, но не решилась. А я все ходил да думал; и было о чем думать. В такую слож­ную обстановку Максим еще не попадал. Это тебе не так­тические учения. Тут ни военной хитростью, ни умением не добьешься своего. Да и добиваться я не намерен. Силой мил не будешь. Вот только в глаза Марусе хочется взглянуть. Почему она писала мне такие письма? Не­ужели насмехалась над Максимом?..

Когда начало вечереть, начистил я свои сапоги до чер­ного огня, заправил обмундирование как следует и пошел к Марусе. Пошел через сады, чтобы меньше видели. Вот и садочек, в котором хата Маруси стоит. Белым-бело от вишневого цвета! Пробираюсь по стежке, а ноги не слу­шаются, точно чужие. Дошел до плетня, но перемахнуть через него не решаюсь.

Вдруг слышу, скрипнула дверь. На пороге показалась Маруся – в новом платье, в туфельках на высоком каб­луке. Торопливо пробежала через двор к погребу. Я даже не успел позвать ее. И тут же возвращается она обратно.

Увидел Максим Марусю, и точно пощечину ему вле­пили – Маруся тащила в хату большущего гарбуза! На­верняка меня гарбузом встречать будет. Дернул же меня нечистый сказать Гале в шутку, что свататься приду!..

Маруся скрылась в хате, а я оглядываюсь по сторо­нам, не видел ли кто меня, и решаю, куда бы мне… Но тут опять дверь заскрипела. Что я вижу?! Из двери вы­скочил Иван Твердохлеб, а за ним еще два хлопца яблонивских. На ходу шапки одевают, торопятся. Замечаю, Иван так взволнован, что ничего не видит перед собой. Выхватил из кармана бутылку горилки и бац ею об ка­мень – вдрызг!

– Иван! Гарбуза, гарбуза от Маруси захвати! – кри­чит ему вслед Галя и катит по двору тыкву.

Понял, наконец, я, что это сваты вылетели из Марусиной хаты. Не знаю, какая сила перенесла меня через плетень. Одним духом перемахнул. А навстречу уже бе­жит Маруся. Раскраснелась, глаза горят и, скажу я вам, горят гневом. Подбежала ко мне, бледная, задыхается.

– Уходи! – говорит. – Уходи, Максим, чтоб очи мои тебя не бачили! Кому ты поверил?!. Как мог подумать обо мне такое?..

– Ругай!.. Серденько мое… Ругай меня, дурака! По­бей даже – не обижусь. На – бей! – и склоняю перед Марусей свою глупую голову.

– Как же ты мог, Максим?.. – спрашивает она таким го­лосом, что и мне плакать хочется. – Я целую весну на ули­цу из-за Ивана не хожу. А ты… ты… – и на грудь мне упала.

– Забудь, Маруся, – молю ее. – Не плачь. Прости Максима. Ведь еще не такая беда могла быть. Когда увидел я, что несешь в хату гарбуз, подумал – для меня. Уже в огород сигануть собрался.

Не хватило-таки характера у Маруси. Подняла голову, улыбнулась, и точно посветлело вокруг.

– Тебе гарбуза? – спрашивает. – Ой, Максимэ! Да я тебе вышитыми рушниками дорожку в хату выстелю…

Ну, а потом дело пошло на лад! Каждую ночь гуляли мы с Марусей по улицам. Нет, наверное, такой скамеечки у ворот, где бы мы не посидели. А песен сколько пропели…

И еще скажу про гарбузы. Когда я возвращался из отпуска и Маруся провожала меня на станцию, попросил я ее припасти целую подводу гарбузов разных калибров: должно же хватить их для всех сватов, пока я службу не закончу!..

Такая-то история с гарбузами. Но суть, конечно, не в гарбузах. Узнал, что такое любовь. Узнал, да словами об этом не скажешь. Только сердце может найти подхо­дящие слова. Но, видать, потому оно и немое, сердце-то мое, что еще нет таких слов. А если кто вам скажет, что есть, – стоит верить! Да, да, нужно верить! Как знать, может у кого-нибудь сердце уже и словами заговорило! А может, песней. В песне тоже смысл бывает. А в песне сердца – тем более!