Игорь Губерман - Закатные гарики (сборник)

но меняться не устало:

раньше все мерзее было,

а теперь – мерзее стало.

396

Проходят эпохи душения,

но сколько и как ни трави,

а творческий пыл разрушения

играет в российской крови.

397

Был я молод и где-то служил,

а любовью – и бредил, и жил;

даже глядя на гладь небосклона,

я усматривал девичьи лона.

398

Кто книжно, а кто по наитию,

но с чувством неясного страха

однажды приходишь к открытию

сообщества духа и паха.

399

Иступился мой крючок

и уже не точится;

хоть и дряхлый старичок,

а ебаться хочется.

400

Я остро ощущаю временами

(проверить я пока еще не мог),

что в жизни все случившееся с нами

всего лишь только опыт и пролог.

401

Сбываются – глазу не веришь —

мечты древнеримских трудящихся:

хотевшие хлеба и зрелищ

едят у экранов светящихся.

402

Идеей тонкой и заветной

богат мой разум проницательный:

страсть не бывает безответной —

ответ бывает отрицательный.

403

Вокруг хотя полно материальности,

но знают нынче все, кто не дурак:

действительность загадочней реальности,

а что на самом деле – полный мрак.

404

Уходит черный век великий,

и станет нем его гранит,

и лишь язык, живой и дикий,

кошмар и славу сохранит.

405

Бурлит российский передел,

кипят азарт и спесь,

а кто сажал и кто сидел —

уже неважно здесь.

406

Мы уже судьбу не просим

об удаче скоротечной,

осенила душу осень

духом праздности беспечной.

407

Вой ветра, сеющий тревогу,

напоминает лишь о том,

что я покуда, слава Богу,

ни духом слаб, ни животом.

408

Не числю я склероз мой ранний

досадной жизненной превратностью;

моя башка без лишних знаний

полна туманом и приятностью.

409

Не травлю дисгармонией мрачной

я симфонию льющихся дней;

где семья получилась удачной,

там жена дирижирует ей.

410

Художнику дано благословлять —

не более того, хоть и не менее,

а если не художник он, а блядь,

то блядство и его благословение.

411

С разным повстречался я искусством

в годы любованья мирозданием,

лучшее на свете этом грустном

создано тоской и состраданием.

412

Предай меня, Боже, остуде,

от пыла вещать охрани,

достаточно мудрые люди

уже наболтали херни.

413

Когда близка пора маразма,

как говорил мудрец Эразм,

любое бегство от соблазна

есть больший грех,

чем сам соблазн.

414

Плачет баба потому,

что увяло тело,

а давала не тому,

под кого хотела.

415

В одном история не врет

и правы древние пророки:

великим делают народ

его глубинные пороки.

416

Ты к небу воздеваешь пылко руки,

я в жестах этих вижу лицемерие,

за веру ты принять согласен муки,

а я принять готов их – за неверие.

417

Бог печально тренькает на лире

в горести недавнего прозрения:

самая большая скверна в мире —

подлые разумные творения.

418

Я храню душевное спокойствие,

ибо все, что больно, то нормально,

а любое наше удовольствие —

либо вредно, либо аморально.

419

Схожусь я медленно, с опаской,

по горло полон горьким опытом,

но вдруг дохнет на душу лаской,

и снова все пропало пропадом.

420

Господь не будет нас карать,

гораздо хуже наш удел:

на небе станут нагло жрать

нас те, кто нас по жизни ел.

421

Жила-была на свете дева,

и было дел у ней немало:

что на себя она надела,

потом везде она снимала.

422

Тайным действием систем,

скрытых под сознанием,

жопа связана со всем

Божьим мирозданием.

423

Когда мне почта утром рано

приносит вирши графомана,

бываю рад я, как раввины —

от ветра с запахом свинины.

424

Вульгарен, груб и необуздан,

я в рай никак не попаду,

зато легко я буду узнан

во дни амнистии в аду.

425

Людей давно уже делю —

по слову, тону, жесту, взгляду —

на тех, кому я сам налью,

и тех, с кем рядом пить не сяду.

426

У внуков с их иными вкусами

я не останусь без призора:

меня отыщут в куче мусора

и переложат в кучу сора.

427

Я живу в тишине и покое,

стал отшельник, монах и бирюк,

но на улицах вижу такое,

что душа моя рвется из брюк.

428

Первые на свете совратители,

понял я, по памяти скользя,

были с несомненностью родители:

я узнал от них, чего нельзя.

429

Покуда наши чувства не остыли,

я чувствую живое обожание

к тому, что содержимое бутыли

меняет наших мыслей содержание.

430

Ум – помеха для нежной души,

он ее и сильней, и умней,

но душа если выпить решит,

ум немедля потворствует ей.

431

Я от века отжил только треть,

когда понял: бояться – опасно,

страху надо в глаза посмотреть,

и становится просто и ясно.

432

В натурах подлинно способных

играет тонкий и живой

талант упрямо, как подсолнух,

вертеть за солнцем головой.

433

Мир совершенствуется так —

не по годам, а по неделям, —

что мелкотравчатый бардак

большим становится борделем.

434

Хотя под раскаты витийства

убийц человечество судит,

но жить на земле без убийства —

не может, не хочет, не будет.

435

Естественно и точно по годам

стал ветошью мой рыцарский доспех,

поскольку у весьма прекрасных дам

терпел он сокрушительный успех.

436

У писательского круга —

вековечные привычки:

все цитируют друг друга,

не используя кавычки.

437

Я подбил бы насильнику глаз,

а уж нос я расквасил бы точно,

очень жалко, что трахают нас

анонимно, безлико, заочно.

438

В чистом разуме скрыта отрава,

целой жизни мешая тайком:

мысля трезво, реально и здраво,

ты немедля слывешь мудаком.

439

Поскольку есть мужчины и юнцы,

просящие готовые ответы,

постольку возникают мудрецы,

родящие полезные советы.

440

Свобода неотрывна от сомнения

и кажется обманом неискусным,

дух горечи и дух недоумения

витают над ее рассветом тусклым.

441

Идея моя не научна,

но мне помогала всегда:

прекрасное – все, что не скучно,

и даже крутая беда.

442

То ясно чувствуешь душой,

то говорит об этом тело:

век был достаточно большой,

и все слегка осточертело.

443

В лени всякого есть понемногу,

а в решимости жить поперек —

и бросание вызова Богу,

что когда-то на труд нас обрек.

444

Чуя в человечестве опасность,

думая о судьбах мироздания,

в истину вложил Господь напрасность

поисков ее и опознания.