Александр Иванов - Плоды вдохновения

Профессор фон Остен-Бакен,
Женатый на Инге Зайонц,
Считает, что мозга не существует,
А вместо него – опилки.
Профессор фон Остен-Бакен,
Конечно, большой ученый,
И я бы с ним согласился,
Когда б не соседка Анна.
Узнав об этом случайно,
Ко мне прибежала Анна,
Похожая на мадонну
Истопница нашего жэка.
– Какой-то там Остен-Бакен, –
Кричала мадонна Анна, –
Отрицает наличие мозга,
А значит, и интеллекта!
Да что же это такое,
Объясните, мосье Самойлов?
– Ах, боже, прошу вас, Анна, –
Сказал я как можно спокойней, –
Не стоит так волноваться.
Присядьте, мы все обсудим. –
Мы долго с ней рассуждали
Об экзистенциализме,
О Сартре и контрапункте,
Барокко и эклектизме.
И наконец решили:
Да хрен с ним, с профессором этим!
Не стоит о нем и думать,
Иначе наши опилки,
Того гляди, отсыреют!..

В серьезный век наш,
Сложный, умный, тяжкий,
Весь наш народ – куда ни погляди –
Болеет нескончаемой мультяшкой
С названием дурным «Ну, погоди!..»

Я возмущен.
Готов орать и драться,
Я оскорбленья не прощу вовек.
Какой-то Волк, мерзавец, травит Зайца,
А может, Заяц тоже человек?!

Ну, погодите!
Мы отыщем средство
И крепко злопыхателям влетит.
И вам, апологеты зайцеедства,
Поэзия
Разбоя не простит!

«Ну, погоди!..» – учебник хулиганов,
Считаю я и все мои друзья,
Имейте совесть, гражданин Папанов,
Ведь вы же Анатолий,
Как и я!!

Я прибежал к врачу
загадочно больной:
– Я выяснить хочу,
что, собственно, со мной?

Тревожатся друзья,
и сам я весь дрожу.
Мне стоит сесть – и я
сижу, сижу, сижу…

Волнуется семья,
спасите жизнь мою!
Мне стоит встать – и я
стою, стою, стою…

Скажите не тая,
себя я не щажу!
Мне стоит лечь – и я
лежу, лежу, лежу…

Врач головой качал,
мял галстук на груди,
дослушал и сказал:
– Иди, иди, иди!..

Мой пес,
я знаю, ты в меня влюблен.
Каким душа твоя обжита светом?
Ты мне сказал, что видел страшный сон,
что стал ты человеком
и поэтом.

Спасибо, друг!
Я вижу, ты пошел
на это, только лишь меня спасая.
Конечно, не с ума же ты сошел?..
Я ж видел сон,
что превратился в пса я.

Ты ходишь по редакциям, дрожа,
стихи ночами пишешь, чуть не плача.
А их повсюду режут без ножа,
и всюду отношение собачье…

А мне досталось, хвост подняв, гонять!
Ну, если отстегают, плетью, – больно,
зато не надо больше сочинять!..
Ешь, бегай, лай…
Я бегаю довольный.

Поэт сидит, поэт лежит,
но это ничего не значит,
внутри поэта все бежит,
и как же может быть иначе?..

Бегут соленые грибки,
бежит, гортань лаская, водка,
за ней, естественно, – селедка,
затем – бульон и пирожки.

Потом бежит бифштекс с яйцом,
бежит компот по пищеводу,
а я с ликующим лицом
бегу слагать о беге оду.

Бежит еда в последний путь,
рифмуясь, булькая, играя,
не замедляю бег пера я,
авось и выйдет что-нибудь!

Былое нельзя воротить
ни ученым, ни неучам,
У каждой эпохи
поэты и барды свои.
А все-таки жаль,
что нельзя с Александром Сергеевичем
По поводу прав
заскочить объясниться в ГАИ.
Всяк сам по себе,
даже если возьмемся мы за руки,
Насмешница-жизнь,
обещанья зачем раздаешь?
А все-таки жаль,
что поэты уходят в прозаики,
Роман не стихи,
под гитару его не споешь…
По-прежнему есть кавалеры,
и дамы их – грации,
Дуэли смешны,
да и лучше писать, чем стрелять,
А все-таки жаль,
что теперь у нас в организации
Перчатки (где взять их?)
не принято как-то бросать.
Чудес не бывает,
встаю, выхожу я на улицу,
Глаза протираю,
гляжу, у Никитских ворот
Извозчиков нету.
Один Булат Шалвович прогуливается,
Ах, нынче, увы,
ничего уж не произойдет…

Мой папа, молодой, голодный,
В то время был в расцвете сил.
Он был счастливый и свободный
И в Летний сад гулять ходил.

Он шел, не зная, не гадая,
Что в том – судьба его была.
Голодная и молодая,
Ему навстречу мама шла.

Под ветром резким и холодным
Буквально на исходе дня
Всегда влюбленным и голодным
Они задумали меня.

Теперь я неизменно чуток
К тем, кто имеет интерес
Отведать на пустой желудок
Моих классических словес.

Хожу-брожу, нахмурена,
моя ли в том вина?
В душе моей накурено,
посуда не сдана…

Леса души запущены,
не слышно пенья птиц,
консервы недокушаны,
скорлупка от яиц.

Знать, кто-то шел-похаживал
и выбросил спеша
окурок непогашенный…
горит теперь душа.

Средь мятого кустарника
одна сижу с тоской.
Пришлите мне пожарника
с резиновой кишкой!

Признаться ведь не хочется,
ты, скажут, не смеши:
а так нужна уборщица
мне лично – для души!

Кабы мне теперь
Да в деревне жить,
Да не стал бы я
Ни о чем тужить.

Кабы мне теперь
Да залечь на печь,
Да не стал бы я
Все куда-то бечь.

Да отменный век
Был бы мне сужден.
Жил бы я тогда,
Не считая ден.