Дмитрий Быков - Новые письма счастья

То-то душа моя так озадачена! То-то в последние несколько лет я себя чувствую как-то проплаченно (денег при этом по-прежнему нет). Кто-то мне платит за это усердие. Думаю, граждане, что Бахмина. Фиг бы я стал проявлять милосердие, если бы мне не башляла она! Что я, наймит капитала проклятого? Что, мне приятна сословная спесь? Фиг ли я буду просить за богатого, даже когда он беременный весь? Если такое случилось приятное – баба из ЮКОСа села в тюрьму, – стану ль просить снисхожденья бесплатно я? Значит, подкуплен, но чем – не пойму. Я ведь известен корыстью и жадностью. Чем же мне платят-то, ек-магарек? Книгопечатностью? Рукопожатностью? Правом порою писать в «Огонек»? Правом ночами не спать до полпятого, в номер кропаючи строк до хрена? Видимо, плата – что я не Арбатова. Да, это сильно. Мерси, Бахмина.

Если ж серьезно, то эта кампания – явственный знак для огромной страны. Видимо, время сказать «До свидания» мысли, что все феминистки умны. Если в стране правосу-дья басманного стали басманны акулы пера, милая Родина, что же тут странного? Я-то давно говорил, что пора. Были у нас Пастернак и Ахматова, был Эренбург – беспокойный еврей… Нынче российский писатель – Арбатова. Как говорят, по мощам и елей.

Впрочем, чего это жалуюсь небу я? Мало ли их – не встававших с колен, воя взахлеб и восторженно требуя всех расстрелять, как волков и гиен? Всех их я помню – некстати ли, кстати ли; все они каялись, кстати, потом… Все они были опять же писатели, вскоре пошедшие тем же путем. Все они думали, будто понравились власть предержащим в родном шапито… Так что, когда они следом отправились, их не жалел абсолютно никто. Что тут валить на тирана проклятого? Сами же вызвались, душу губя…

Помните их, дорогая Арбатова?

Мой вам совет: берегите себя.

Для наблюдения за кризисом «Огонек» командировал меня, поэтического обозревателя, в США.

Друзья! В разгар распада и растраты, на собственную совесть и на страх, ваш верный летописец прибыл в Штаты, чтоб лично засвидетельствовать крах. Внушили нам кремлевские авгуры, что станут крепче долларов рубли, что младшего уж Буша авантюры страну на край уж бездны привели, что бедствуют Канзас и Алабама, что тысячи банкиров не у дел, что почернел от ужаса Обама и что Маккейн от горя поседел – и я, поняв, как это все непросто, искал глазами – раз такой сезон – топ-менеджеров, с Бруклинского моста вниз головой сигающих в Гудзон. Мне рисовалась бедственная зона эпохи наших кризисных годин – однако на поверхности Гудзона утопленник не плавал ни один. Бомжей не видно, сколько ни катайся. Спокойны все, кого ни опроси. На тротуарах – желтые китайцы, вдоль тротуаров – желтые такси... Полно, как встарь, упругих и дебелых. Шумя, Бродвей бежит наискосок. И даже в продовольственных отделах никто не убивает за кусок! Не ожидал я этакой подлянки. Я думал, что пипец неотвратим. Я говорю: хотите хлеба, янки? Нет, говорят, спасибо, не хотим. По телику о голоде – ни звука, и главное, погода, как в Крыму! Сперва я думал – эта показуха устроена к приезду моему, а в прочих регионах гложут корки, опивки допивают, как лакей, – но пригляделся: вроде я в Нью-Йорке, а в Сан-Франциско тоже все о’кей! Я и туда заехал, хоть неблизко, и в Анджелес – такая же фигня... Не могут же они и Сан-Франциско откармливать в расчете на меня! Не могут же они в одном припадке впрягаться в это общее тягло! Выходит дело, все у них в порядке.

И, знаете, от сердца отлегло.

Да, кое в чем они недоглядели, но доллары пока не по рублю. Америка! Ведь я на самом деле к тебе привык, а изредка люблю! И то, как ты бодришься непокорно, и то, как ты храбришься испокон, и вообще ты родина попкорна, а где б мы были, если б не попкорн?! Кому-нибудь, естественно, досаден твой строгий нрав и твердая рука, а все-таки ни кризис, ни бен Ладен с тобою не покончили пока. Проехали, как молвил бы Гагарин. А главное – боюсь смущать умы, но что, коль мир бы стал однополярен и полюсом его бы стали мы?! У нас, конечно, два стальных кумира, и нефть, и газ, но если по уму – не пожелал бы я такого мира ни Бушу, ни Усаме, никому.

Конечно, уши все еще прижаты, но пик страстей как будто позади, и я боюсь отныне не за Штаты. Другая боль живет в моей груди. Я думал побывать уже на тризне, но главный наш соперник не добит – и вот не знаю, как у нас в Отчизне переживут случившийся кульбит. Настроили таких великих планов, насочиняли яростных стишков... И как теперь оправится Проханов? Как выживут Леонтьев и Пуш-ков? В сообществе родном высоколобом уже давно сидели начеку, готовились приплясывать над гробом – а между тем покойничек ку-ку!

При этом я уверен, что Россия свой кризис одолеет как-нибудь: собой она гордится, как Мессия, а символы ее – медведь и путь, куда мы ни наступим – там победа, мы всыплем всем по первое число, – но как нам пережить, что у соседа на этот раз, похоже, пронесло? Что общий крах, значительно приблизясь, на этот раз наступит не на всех?! Мы гордо одолеем всякий кризис, но как нам пережить чужой успех?! Мы сами ни на чем не обожжемся, резервы наши все еще тверды, но подскочивший индекс Доу-Джонса страшнее нам любой своей беды. Казалось бы, уже совсем немного... Но вновь солгал намеченный маршрут.

Товарищи! Держитесь, ради бога! Зато тут скоро негра изберут!

Эффект, который всем знаком: к финалу год слепился в ком. Я даже первый день недели, идя домой в ее конце с гримасой скуки на лице, припоминаю еле-еле. Обидно, право: целый год вот-вот в историю уйдет – мол, не оглянешься, и святки! Но к нам история строга: событий было до фига – и ни фига в сухом остатке.

…Как собирались, без преград они ввели дуумвират, затеяв странную интригу: продемонстрировав зараз желавшим оттепели – «Щас!», и ждавшим заморозка – фигу. Под стоны местных болтунов «Спасибо, что не Иванов!», всех конкурентов обезвредив – неясно, правда, для чего, – по воле босса своего на русский трон воссел Медведев. Какая оттепель, к чему?! А впрочем, если по уму, – он сам виновник этой моды: он будет помниться потом одним-единственным хитом – «Свобода лучше несвободы». Народ пробило до кости: открытье, Господи прости! Да вам не только что имперец, но даже злобный троглодит без колебаний подтвердит: гораздо лучше, ясен перец…

Но тут случился, незабвен, этап поднятия с колен. Команда Быкова сначала хоккейный кубок забрала: страна, расправивши крыла, «Оле-оле» всю ночь кричала. Осуществляя тайный план, на Евровиденье Билан с чужой попсою поквитался, как некий символ перемен (он там как раз вставал с колен, а рядом Плющенко катался). Настала полная лафа: случился кубок УЕФА. Июнь завис на перевале. Взошла Аршавина звезда: испанцы дали нам дрозда, зато голландцев мы порвали. Застолья, танцы на столе, опять всю ночь оле-оле, толпы распаренное тесто, ночных сирен бессонный вой, экстаз имперско-половой, еще бы, фиг ли, третье место! Во всем царил гламурный вкус. Давали детям имя Гус. Ярился публицист Виталий (который тоже Иванов): так псих гуляет без штанов, гордясь красою гениталий. Любого, кто не пел хвалу двойному нашему орлу, клеймили кличкой либераста. В деньгах купался средний класс – и нефть почуяла заказ и стала стоить полтораста! Как раз тогда, как антидот, явился точный анекдот про эту роскошь даровую: не пожелает ли народ, покуда так ужасно прет, затеять третью мировую?