Феликс Кривин - Жизнь с препятствиями

— Молчать!

Сержант Глухарь вытянулся по стойке смирно: наконец- то он услышал знакомое слово!

Обычную речь сержант Глухарь не воспринимал, она сливалась у него в сплошное гудение. Со всей отчетливостью до него доходили только слова команды. Поэтому и сейчас сержант Глухарь вытянулся в струнку и замолчал еще усердней, чем молчал до сих пор.

Все остальные тоже замолчали, и только ефрейтор Сплюшка, который дремал на своем посту, внезапно проснулся и завопил:

— По порядку номеров рассчитайсь!

— Первый! — рявкнул Глухарь, но Филин его оборвал:

— Отставить!

Ефрейтор Сплюшка на своей команде не настаивал: он уже снова спал.

Филин приказал погасить свет и стал читать по бумажке:

— Именем его величества, по поручению его превосходительства… [3] Любым именем можно делать все, что угодно, но при этом важно, чье имя и кто делает. (Прим. Сорокопута).

— Устав от непривычного чтения, Филин скомкал бумажку и гаркнул своими словами:

— Взять их!

Слухи бродили по улицам. Они останавливали знакомых, заходили в дома и всюду поведывали о том, что младший привратник Дятел летает на работу очертя голову. Солдата Канарея эти слухи настигли на пути к Пеночке-Пересмешке, которой он собирался доставить последнее письмо.

Канарей круто повернул и бросился предупреждать Дятла.

Но Дятла уже было поздно предупреждать. Об этом Канарей узнал от Дятенка.

Птицы бывают большие и маленькие. Есть птицы маленькие на работе, но зато большие у себя в семье. Есть птицы большие на работе, но в семье все-таки маленькие. И только птенцам приходится хуже всех, потому что они маленькие всюду.

Единственным внимательным слушателем у Пустельги был Дятенок. По натуре Дятенок был сам солдат, хотя об этом, наверно, никто не догадывался. Поэтому он только делал вид, что готовит уроки, а на самом деле старался не пропустить ни слова о солдате Канарее. Особенно понравилось Дятенку то, что у солдата не было родителей.

Если бы у Дятенка не было родителей! Уж тогда бы он себя показал. Все бы узнали, на что способен Дятенок. У него уже и клюв вон какой, и перья выросли… И, конечно, когда Филин скомандовал «Взять их!», Дятенок не испугался. Он вышел вперед, гордо откинув голову и всем своим видом давая понять, что Дятенка можно арестовать, но правду не арестуешь.

На него не обратили внимания. Взрослых увели, а его оставили, будто он и вовсе уже ни на что не годен.

Дятенок готов был заплакать. Но тут случилось невероятное. К нему, к Дятенку, явился солдат Канарей. Сам солдат Канарей!

— И как это я опоздал? — сокрушался Канарей. — Немного раньше прийти, и Дятел успел бы скрыться.

Дятенок продолжал рваться в бой:

— Скажите, а я тоже мог бы скрыться?

— Ты пока дома сиди. До особого распоряжения.

Дятенок повесил свой талантливый нос, которым он с таким успехом долбил по дереву. Канарей тотчас же на это отреагировал:

— Слушай мою команду! Не плакать! Не унывать! Не падать духом!

Всю ночь Дятенок думал о Канарее, о его простых солдатских словах. Конечно, он не будет плакать, не будет падать духом и унывать — до особого распоряжения. А когда поступит распоряжение…

— Я думаю о вас, только о вас. Ждите меня завтра в полночь! — продекламировал Дятеныш.

— Ты откуда это взял? — строго спросил старший брат, забирая у него листок с непонятным текстом.

Дятеныш спрятал подальше конверт, чтоб у него не отобрали и это, последнее, и только тогда кивнул на почтовую сумку, оставленную солдатом Канареем. Так было вскрыто последнее письмо из сумки Голубя-почтальона — письмо Зяблика к Пеночке-Пересмешке.

Дятенок развернул листок и прочитал: «Я думаю о вас, только о вас. Ждите меня завтра в полночь. Подайте мне какой-нибудь знак, и я уведу вас из этих каменных стен. Доверьтесь мне». (Подпись неразборчива).

У Дятенка перехватило дух. Ай да солдат Канарей! Он придет завтра в полночь. Ему надо подать знак… Он уведет из каменных стен… Из каких стен? Ну, конечно, из клетки!

Дятенок разволновался. Вот оно — особое распоряжение! Там, в клетке, ждут письма, а оно лежит здесь, и глупый Дятеныш его декламирует!

Но ничего, письмо будет доставлено. Дятенок берет это на себя. Завтра в полночь птицы выйдут из каменных стен. Как говорит солдат Канарей, задание будет выполнено!

На окраине города живет Пеночка-Пересмешка. Она живет с матерью и младшими сестрами, так что ей за всех достается. У нее даже не хватает времени ответить на письма, которые пишет Зяблик, страховой агент.

Чудак он, этот Зяблик. Он объясняется Пеночке в любви каждое утро, между зарядкой и завтраком, хотя на свои письма никогда не получает ответа. Потому что Пеночка любит не Зяблика, она любит Сокола, которого посадили в клетку.

Если бы Сокол ходил по земле, как все птицы! Он был бы на свободе, и все было бы хорошо. Они бы встречались иногда, а может, если бы он захотел, только иногда расставались… Но Сокол не хотел ходить по земле, у него для этого были слишком сильные крылья. Ему непременно нужно было летать, и за это его посадили в клетку.

И теперь Пеночка все время смеется. Некоторые думают, что ей весело, а она, наоборот, от горя смеется.

Только письма Зяблика ее развлекают. «Встретимся у развалин старого замка…», «Если вы скажете «да», у меня вырастут крылья…» А замков-то в городе нет, и крылья у него давно выросли, только от них никакой пользы. Все из книжек цитаты выписывает, лишь бы почтальонов гонять. [4] А вот интересно: кто сочиняет цитаты? Надо проследить… (Прим. Сплюшки)

В клетке их было четверо: Сокол, Голубь, Дятел и Пустельга. Но Дятла сразу, еще с вечера, потащили на допрос, а Голубь засел за письма своей Голубке, так что Пустельга и Сокол были, по сути, предоставлены друг другу.

Сокол сидел в клетке уже давно, поэтому его интересовали последние новости.

— Ну, что там слышно на воле?

— Да так, ничего. Длинных крыльев уже не носят.

— Как это не носят? А что же с ними делают?

— Подрезают. Это такая новая мода. В «Друге пешехода» еще было напечатано, в отделе «Наши советы». Разве вам не носят газет? — Пустельга обернулась к Голубю: — Как вы отправляете свои письма? Сюда приходит почтальон?

— Я сам почтальон. Выпустят, тогда и отнесу.

— А мне Канарей напишет письмо. Он обещал со мной встретиться, но теперь уже, наверно, напишет.

Почтальон знает всех, но о Канарее он слышал впервые. Он даже сказал, что в городе нет такой птицы. Подумайте, какая самоуверенность! Говорить, что Канарея нет, когда Пустельга с ним вчера разговаривала! Она даже взяла его за крылышко — и после этого Голубь еще будет спорить!