Дмитрий Филимонов - Стихи

Я спросил у Дяди Феди:
«Почему машина едет?»
Дядя Федя нос потер
И сказал: «У ей мотор».
Я поправил дядю Федю:
«Не у ей, а у нее».
Возмутился дядя Федя:
«Ах ты, сука, е мое!»
Я на всякий случай в руку
Взял осколок кирпича
И ответил: «Я не сука.
Я – орленок Ильича!»

Все очень хорошо и даже здорово!
Над крышами, над шпилями вчера
Я видел пролетающего борова,
Летел он, как огромная пчела.
Гигантская пчела парнокопытная
Нахально полоскалась в небесах
И хрюкала, но самое обидное –
Три пополудни было на часах,
И никакой мистической туманности,
Природы аномальной никакой
Не видел я, в лазоревой реальности
Кружился боров жирный, золотой.
И жаворонка вытеснив, и ласточку,
И грозного орла, и соловья,
Все небо заняла, как баба лавочку,
Гордящаяся крыльями свинья.

И в трезвый час, и с бодуна,
И в ломотухе, и в олрайте –
Не посылайте ближних на…
И дальних на… не посылайте.
Судьба на пакости вольна,
Но, стоя сотый раз в офсайде,
Надежду на удачу на…
Пожалуйста не посылайте.
И пусть обидит вас страна,
Не забывайте о престиже,
Страну не посылайте на…
Не посылайте, будьте выше!
И даже, если вам хана,
Подсолнухом в дерьмо врастайте,
Но будьте мужественны – на…
Действительность не посылайте.

Когда прольются серные дожди
Над радиамутирующим садом,
Пластмассовые клапаны в груди
Сожмутся от тоски по серенадам.
И кибера затрахает во рву
Нетрезвая, но страстная зазноба.
И в Красной книге выделят главу
Для самого последнего микроба.

Пейзаж в окне. Размашистый. Безвкусный.
Нагой проспект. Безликие дома.
Плакаты в ряд. Пустырь. И жидкий кустик.
И свалка всенародного дерьма.
Четыре общежития напротив.
И шлягер заводной, очередной –
На всю катушку, ночью. Я не против,
Но чуть потише, днем и… за стеной.
Коротенькое северное лето,
Как мини-юбка. Вроде есть она,
А смотришь вниз. Прошла. Какого цвета
Уже не помнишь… Осень, пелена
Тягучего тумана, слякоть, стужа
И ветра бич, и серые плащи.
Пейзаж в окне. И шум всосался в уши.
И нижняя соседка варит щи.

Везли мороз по небу волоком.
Сковало небо льдом, как реку.
И ледяным корявым облаком
Сломало крылья человеку.
Скорей к врачу, но ошарашено
Таращась из дверей больницы,
Хирург ответил пострадавшему,
Что профиль клиники – не птицы.
Ветеринар – с яйцо испариной
Покрылся, словно слон в простуде,
И разорался, как ошпаренный,
Что профиль клиники – не люди.
А крылья покрывались язвами
И заживо на теле гнили.
Нет, крылья не были заразными,
Но человека обходили…
И муки жгли, его испытывая.
Напившись, был от боли трезвым…
И как-то в ночь острейшей бритвой
Он крылья сгнившие отрезал.
И раны затянулись шрамами,
И стали через месяц гладки,
И на спине торчали – самыми
Обыкновенными – лопатки.
А небо по весне оттаяло
И человек рожденный небом
Стремился ввысь, взлетал отчаянно,
Но он уже крылатым не был.

Ты была за деревом.
Дерево мешало.
Вертикально дерево
В воздухе лежало.
Было утро синее
В белой паутине.
Мы с тобой усиленно
Дерево будили.
Были губы пряные,
А в глазах рябило.
Дерево упрямое
С места не сходило.
Улетали стаями
В будущее птицы.
Дерево оставили
Мы – пускай проспится.
Но, взмахнув растерянно
Сонными ветвями,
Покачнулось дерево
И пошло за нами.

Ах, при чем, при чем тут бабы?!
Не по ним я тоскую, братцы.
Вместо баб отварные крабы
Мне все чаще ночами снятся.
Снится мне, что не в антимире,
Не в столичном валютном баре,
А в простом волостном трактире
Я жую осетрину в кляре.
Долго можно, меняя марши,
Поклоняться трибунной гниде.
Снится мне то бекон, то спаржа,
То севрюга в копченом виде.
А еще снится мне ночами
Мерзкий пес, что надел овчину,
И до власти дошел задами,
И Россию низверг в пучину.
С ним похабные рядом хари,
То визжат они, то картавят,
А потом, как всегда в кошмаре,
Эти твари друг дружку давят.
И гляжусь я в рассвет багряный,
Сыт по горло отборной пищей.
Засыпал я в России пьяной,
А проснулся в России нищей.

Ну вот и летняя гроза,
И можно отдохнуть,
И на мечте, закрыв глаза,
Рвануть куда-нибудь,
На море или на Кавказ,
Не важно, хоть куда!
Ведь главное: и в этот раз
Ты выжил в холода.
И не дотронулись виска
Ни пуля, ни кастет.
И только голая тоска
Оставила свой след.

Опять в окне грохочет гром
И сердце молния слепит,
И век, в котором мы живем,
Как пыль со стекол, будет смыт.
И нет пророка на земле,
Кому известно наперед,
Что ожидает нас во мгле,
А ливень… ливень льет и льет.

Я вас… А вы… Увы… на две затяжки
Хватило вас и ваш огонь погас…
Как хороши, как свежи были ляжки!
И как широк был импортный матрас…
Летели дни… О, вечное движенье
Проклятых стрелок… Как-то поутру
Я встретил вас, вы были в положенье
Задумчивом, как профиль кенгуру.
Вы шли мешком и муж был рядом с вами.
Мы поровнялись около ручья.
«Спасибо вам», — шепнули вы бровями,
«Спасибо вам», — подумал мужу я.

На столе – сухой огрызок хлеба,
Карандаш, невымытая вилка…
За окном – полупустое небо,
Словно недопитая бутылка.
Всюду пыль. Разбросана одежда.
Груда книг, исписанных тетрадок…
Умерла последняя надежда
И в душе такой же беспорядок

На ватмане снега,
Как будто лекало,
Свободная кошка
Спокойно лежала.
Сбежав из квартиры,
В подвалах рожая,
Была она счастлива
Тем, что –
чужая.
Чужая –
Мальчишке бегущему с клюшкой.
Чужая –
Девчонке с пищащей куклюшкой.
Чужая –
Раскормленной бабе
С авоськой.
И прущему шкаф мужику
С папироской.
Чужая – автобусам, таксомоторам.
Пижонам с пробором,
Девицам, которым
Пижоны цветы преподносят
Пажами.
Чужая –
Профессору в жирной пижаме.
Чужая –
Песок насыпающим в ящик,
В неволе ласкающим,
Вволю кормящим.
Чужая –
Застенкам домашнего рая
И стерилизации –
Тоже чужая!
На ватмане снега,
Как будто лекало,
Лежала,
Котят подзывала,
Лизала
Свободная кошка,
Соображая:
Жизнь – не чужая!
Земля – не чужая!