Ибрагим Абдуллин - Поднять на смех!

Но коза не понимает доброго слова, рвет из рук веревку, бросается из стороны в сторону.

— Федя, чего ты с ней мучаешься? Возьми и привяжи козу, — советовали ребята.

— Колышка нет поблизости.

— А вон, за буфер вагона… Он давно здесь стоит. Видишь, колеса травой заросли.

Федя привязал козу за буфер, а сам стал в лапту играть. И совсем забыл про Машку. А когда кончили играть, оглянулся — на дороге ни вагона, ни козы.

Горько заплакал Федя.

— А ты к начальнику станции сходи, — посоветовали друзья.

Побежал Федя к начальнику и рассказал, как дело было. А начальник поправил красный картуз и стал звонить по телефону.

— Проехал, говорят, рогатый-бородатый пассажир на последней площадке. Говорят, едет и жует травку, которую проводник положил.

— Дядя дежурный, а где теперь наша Машка?

— Не знаю, милый, где она путешествует. На полустанке Мокша поезд не останавливался. Значит, коза поехала дальше…

— Да как же она села на площадку? Я ведь привязывал ее за буфер.

— Э-э, дорогой, коза — это второй шайтан. Она не то что на площадку — и на крышу залезет… А тем более она зеленую травку увидела. Да и веревка длинная…

Пока дома Федя обдумывал, что сказать матери, под окном показалась колхозная автомашина.

— Возьми, Федя, свою рогатую пассажирку, — говорит шофер. — Целое кругосветное путешествие совершила.

— Дядя Ваня, где же вы ее поймали? — радостно крикнул Федя.

— Спрашивай где… Мы на станцию за запасными частями для тракторов ездили. Видим — прибыл товарняк. А на площадке заднего вагона сидит коза и жует травку. Ну, мы, конечно, узнали… С нас чуть не взяли штраф — коза-то ехала зайцем, без билета…

Засмеялся Федя и впустил путешественницу во двор.

Перевод с мокша-мордовского А. Ячменева.

Перевод с даргинского Г. Ладонщикова.

Перевод В. Корчагина.

Хмурое утро брызгало в стекла слезами дождя, а на нижнем этаже назойливо визжала пластинка: «То ли еще будет… То ли еще будет! Ой-ёй-ёй!» Однако ни то, ни другое не мешало хозяевам изысканно сервировать столы. Аппетитный аромат блюд состязался с яркостью бутылочных этикеток. Настроение у домочадцев было более чем приподнятое. Да и как ему быть иным, если в дом пришел славный юбилей: главе семьи стукнуло шестьдесят!

Когда настенные часы мелодично отсчитали двенадцать раз, в квартиру цепочкой потянулись гости. Тут были и старые друзья юбиляра, и его сослуживцы. Всех их радушно встречал сияющий лысиной виновник торжества Лев Эчаныч. А его златозубая половина, радостно улыбаясь, усаживала приглашенных за пиршественный стол…

И вот уже загремели в честь юбиляра здравицы. Первым выступил с полным фужером в руке ветеран конторы, приятель Эчаныча кассир Онтон Кузьмич.

— Пролетают наши лета, — невесело вздохнул Онтон Кузьмич. — Вот гляжу я на нашу цветущую секретаршу Лилию и невольно, так сказать, сопоставляю ее с — увы и ах! — уже отцветшим, если можно так выразиться, почти увядшим дорогим моим другом Левой, некогда бывшим настоящим львом. Ох, эти подглазные мешочки, борозды морщин… буря времени, образно говоря, с корнем вырвала знаменитую когда-то каштановую шевелюру и намела на ее место снегу… Наступила зима такой же короткой, как мгновение ока, человеческой жизни. И все же, друзья, выпьем не за упокой, а, если можно так выразиться, во здравие моего друга, навсегда покидающего нас, коллеги. Прощай и здравствуй, Эчаныч…

После первого тоста лицо Льва Эчаныча несколько потускнело, но гости дружно и организованно осушили бокалы и совсем этого не заметили.

Васса Афанасьевна — касса взаимопомощи, — окинув сидящих ехидно-панихидным взглядом, начала стихами:

— И хором бабушки твердят: «Как наши годы-то летят!» Конечно, годы оставили неизгладимый след на облике нашего уважаемого пенсионера. Разве таким я его помню! Как он, бывало, махом переплывал Волгу! А как забивал головой гол в ворота противника! А как волновал он наш женский пол! И вот на днях смотрю: стоит, бедняга, на лестнице второго этажа — одышка. Укатали нашего сивку крутые горки. Сгорбился он, стал странно рассеян, склерозно забывчив… Да и то сказать: сколько он за сорок лет бумажных гор перевернул! Сутками Эчаныч из конторы не выходил, терпеливо просиживал над исходящими и входящими!.. Можно смело сказать: наш коллега сполна отдал жизнь… — Васса Афанасьевна вытерла платком глаза, — общему делу… Но я думаю, что выражу мнение всей конторы, если скажу так: умирать никому не хочется. И пусть наш дорогой Лев Эчаныч живет столько, сколько протянет…