Array Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология

Историю, как правило, делают люди, которые не могут ничего больше.

Правда – это то, чего вы пытались избежать.

Это был первый руководитель, который, выступая, говорил глупости, а не читал их.

Клановое ведение хозяйства.

Мы наш, мы новый миф построим.

Фанатизм – это огонь, в котором гибнут сомнения.

Сколько людей, о рождении которых можно было сообщать в сводках происшествий.

От великого до смешного – одна экранизация.

Спрос на дураков никогда не превысит предложения.

Возлюби ближнего своего – не выходи за него замуж.

Глупости, которые мы совершаем, гораздо меньше тех, на которые мы способны.

Любовь – это болезнь, при которой больные ухаживают за здоровыми.

Первая женщина была создана из ребра. Вторая сказала, что это уже не модно.

Научился читать чужие мысли – и теперь на всех обижается. Никто не понимает почему.

Человек проявляет интеллигентность, не надевая шляпу, а снимая ее.

Шутка – как пароль: своих узнаешь по отзыву.

Мерзавец. Но способен на большее.

Над этой книгой вздремнуло не одно поколение читателей.

Нет дамы без огня.

Земля – это то, что все время вертится у нас под ногами.

Упрямей факта только сплетня.

Пока шучу – надеюсь.

А еще говорят – темп жизни, трудно встретиться.

Темп не темп, а зевать, конечно, не следует.

Жили-были, вам скажу, Модест Митрофанович и Василий Лукич. Ходили друг к другу в гости. Да вы их знаете.

Модест Митрофанович трезвый (ММТ) водил дружбу с Василием Лукичом выпившим (ВЛВ), а Василий Лукич при памяти души не чаял в Модесте Митрофановиче подшофе. Правда, трезвый Модест Митрофанович за милую душу ладил также и с невыпившим Василием Лукичом. А что? Выпивший же Модест Митрофанович трезвого Василия Лукича на дух не переносил и норовил якшаться исключительно с Василием Лукичом нетрезвым, но тот, увы, уже водил дружбу с трезвым Модестом Митрофановичем, а нетрезвого его откровенно недолюбливал. Путались, конечно, господа, тупиковали, но все же жить можно было, шло оно вполне своим чередом.

А потом как-то заполночь исключительно трезвый Модест Митрофанович рассорился в пух и прах с Василием Лукичом употребившим, и вознамерились они впредь не пересекаться.

И вот Модест Митрофанович как стеклышко звонит, соскучившись, своему единственному теперь другу тверезому Василию Лукичу. И, представьте, застает того дома чудесным образом. И рады оба. Сколько лет уже не получалось состыковаться, а тут на тебе. И зовет на радостях трезвый Василий Лукич в гости к себе такого же, как он, Модеста Митрофановича, и тот летит к нему на крыльях верной дружбы с тремя пересадками, но никакого друга, увы, не застает: тот убыл, не дождавшись, а встречает его в дверях Василий Лукич, на радостях принявший. А Василий Лукич, принявший на радостях, ничем не отличается от Василия Лукича, принявшего с горя или по любому иному поводу или без повода. То есть является такой Василий Лукич обыкновенным выпившим Василием Лукичом (ВЛВ), «О» можно опустить. А как мы помним, между ММТ и ВЛВ произошла размолвка, и повод ее может тут показаться притянутым за уши, за малые и большие, торчком и висячие мохнатые уши, но вряд ли все же кто-нибудь решится отказать ему, поводу, в его суровой принципиальности. А повздорили трезвый с выпившим, не сойдясь во мнении, сколько и каких именно цветов солнечного спектра различают кошки с собаками и в чем коренятся базисные различия их когнитивного восприятия. Да уж, выходит, что действительно каждый охотник желает знать, где сидит фазан . Именно каждый. Согласитесь, тут и с самим собой непросто договориться, не то что с другим, пусть даже другом. Вот и побили горшки. Не удержались. И вот, значит, вместо Василия Лукича ни в одном глазу встречает в дверях своей квартиры Модеста как стеклышко Митрофановича Василий Лукич уже опрокинувший, и неловко обоим. Как быть? Хоть и поссорились, а люди-то интеллигентные, порывов простых не практикуют. С другой стороны, интеллигенты, однако ж и повздорили-то не на шутку. Потоптались вежливо в прихожей, справились, как житье-бытье, а о кошках с собаками ни полслова. Из той же вежливости предлагает Василь Лукич Модесту Митрофановичу стопку на дорожку не без намека. А Модест Митрофанович возьми да не откажись. И то правда: в такой конец смотаться – вы б тоже призадумались, прежде чем просто сгоряча от ворот поворот. Принял Модест, значит, Митрофанович стопку из рук Василия Лукича, поднял, значит, за здоровье с удачей. Чокнулись, люди вежливые. И вот вам ребус почище квантовой механики: поднимал стопку да чокался один Модест Митрофанович, а опускал уже Модест Митрофанович совсем иного рода. Мчался к другу через весь город один человек, а в гостях теперь оказался совсем другой, да еще и не у того в гостях, к кому первый-то мчался, а опять же у кого-то совершенно несопоставимого. Даже у вас голова кругом, а тут каково? Самое время бы сейчас незабвенного Нильса Бора сюда с его копенгагенской интерпретацией, но только, положа руку на сердце, кто у нас ее, интерпретацию эту, хоть разок штудировал, а? О том, что любая модель реальности есть собственно модель, а не сама реальность, ну, грубо говоря, в таком духе, кто? А я вам так скажу: а никто! У нас-то и хельсинкского соглашения днем с огнем, а Хельсинки, так понимаю, поближе будут. Что уж тут о Копенгагене. Живем по Аристотелю, даже если о нем не слыхали, в том смысле, что Греция-то под боком и что все у нас как? А так: либо – либо; либо так и не иначе – либо не так, и тоже баста! И третьего не дано. А оно видите как – совсем и не так бывает.