Игорь Маслобойников - Ибо однажды придёт к тебе шуршик… Фэнтези времён плаща и шпаги

Предмет охоты показался из-за поворота, и над ковылём нарисовались три рыжие морды. Морды принадлежали Толстине́ Глобу, Неве́ре Луму и Крошке Пэку. Окинув ещё раз для верности фронт работ, две из них затихарились, и только Пэк задержался, восхищённый грацией лошади белой масти, но лапа товарища мощно увлекла собрата в ковыль, заставив того недовольно пискнуть, пропадая из поля видимости.

Прошло совсем немного времени, и засоня беспокойно вздрогнул, ибо мерное покачивание его колыбели прекратилась. Он протёр глаза, не веря тому, что они видели: сам он сидел на обочине дороги, в руках болтался срезанный фрагмент поводьев, а личные вещи были уложены аккуратной стопочкой на внушительном листке лопуха, но ни телеги, ни белоснежной коняшки, ни корзин с вином не было!

– Где?! – вскрикнул мужик и обернулся. – Куда?! – скорее хрюкнул он и посмотрел вокруг.

Вокруг, насколько хватало глаз, мерно покачивался ковыль, высоко в небе звенели жаворонки, а кузнечики стрекотали заливисто, разливая по бескрайним просторам негу и благолепие…

Тихий Тук, аки сокол, прятался в кроне дерева, наблюдая за женщиной, кормящей кур и уток. Женщина была крупная, с пышными формами и простым росским лицом, но не она волновала воображение рыжего охотника. Курица чёрной масти давно представлялась ему в виде тушки с хрустящей корочкой, нанизанной на вертел Толстины́ Глоба и лениво подставляющей свои бока под весело пляшущие языки пламени. Может быть, она выглядела аппетитно, может быть, резко контрастировала на фоне остальных кур, только цель обрела, наконец, законченные формы, более того, получила прозвище «Чернушка». Слюна нещадно давила воображение зверька: несушка, приправленная всевозможными пряностями и специями из закромов Толстины́ Глоба, скворчит, капли жира пузырятся на сосновых поленьях, а Крошка Пэк, начистив блюдо, стоит навытяжку с ножом и вилкой, как заправский палач, готовый немедленно растерзать мясистую вкусность.

Селянка покормила птицу и исчезла за бревенчатой стеной чуть покосившейся пристройки. Тук стал осторожно спускаться с дерева. Аппетитная курочка, между тем, с гордым видом направилась в курятник. Это осложняло охоту, но не губило её на корню. Перемахнув через ограждение, ушастый воришка оказался у ворот птичника, огляделся и исчез в полумраке, пахнущем куриным помётом. Практически вторя ему, в окне избы нарисовались три детских лица, перечёркнутых азартом предстоящей расправы, за ними возникла небритая физиономия отца семейства с вопросом: «Попадёшься ли ты, ушастый мерзавец, на этот раз или нет?!».

Тихоня быстро сориентировался и, даже не успев пикнуть, курятинка оказалась под его рубахой с клювом, перетянутым холстиной. Пора было ретироваться, но шуршик совсем не вовремя заметил два свеженьких яйца. В желудке призывно ёкнуло. Ловко поддев скорлупу когтём, он отправил содержимое находки по назначению, удовлетворённо икнув, на мгновение утратил чувство опасности и был не прав: неосмотрительно шагнув в сторону, на что-то наступил, это что-то ушло из-под ног и, откуда ни возьмись, появился увесистый мешок, что со всего маху передал морде пожирателя яиц молодецкий привет.

– Упс! – только и успел сказать Тук, краем глаза заметив, как быстро замелькало всё вокруг.

Ворота курятника с грохотом опрокинулись, подняв облако пыли, смешанной с грязью, трухой и куриным помётом.

– Стручок мне в бок! – пробормотал бедолага, пытаясь остановить мир, что, сойдя с ума, нёсся по кругу. Из-под него выползла гордая птичка, крайне возмущённая очевидной бестактностью хитропопого злыдня и, лапой стянув с клюва холстину, недовольно кудахтнула. Стараясь двигаться вопреки движению окружающей действительности, Тихоня стал линять через огороды прочь от места своего позорища. Чернушка же посмотрела вслед незадачливому похитителю, глянула на петуха, окучивающего остальных пеструшек, и припустила за беглецом, столь неудачно позарившимся на её честь и достоинство.

– Так и запишем: сто тринадцатый, – объявил хозяин дома и, взявшись за нож, добавил со знанием дела: – Теперь он к нам до-о-олго не сунется!

Сделав зарубку на шесте, увенчанном деревянной же головой шуршика, отец семейства подмигнул домочадцам, за что был одарен нежным взглядом жены, обещавшим воистину сказочную ночь. Дети же хлопнули друг друга по ладошкам, испытывая неподражаемое чувство гордости за удачную причастность к великой охоте на похитителя кур.

– Двадцать четвёртая! – возвестил Толстина́ Глоб, втаскивая в подвал корзину с вином.

– Неплохо, – резюмировал Маленький Бло, рисуя циферку в книге учёта. – Не ликёр, конечно, но на чёрный день сгодится.

Крошка Пэк пыхтел под тяжестью корзины, осторожно ступая по лестнице, чтоб не навернуться. Наконец, лапа его нащупала гладкие плиты подземелья и, недолго думая, он выпалил, переступая порог:

– Как лошадку оформлять будем?

– Пусть проваливает к своему хозяину, – отмахнулся Бло. Тяга рыжего собрата к мелким эффектам его всегда раздражала.

– Не хочет, – возразил Пэк, – утверждает, будто там плохо кормят. Наше сено ей больше по вкусу.

Бло сердито швырнул перо на стол и ощетинился жёстким волосом:

– Не ври, Пэк! Понравилась – оставляй себе. Только не ври, пупындрик растудыт! Это не достойно шуршика! Пойми, наконец, рано или поздно своим враньём ты наживёшь на наши кукузики крупные неприятности!

– Ну, ладно уж, неприятности! – Крошка с деланным огорчением потупил глазки. – Присочинить нельзя, что ли?! И почему сразу «не ври»?! – затем, помедлив чуток, добавил с капелькой эдакой лёгкой непритязательности: – Так я могу лошадку оставить?

– Кормить будешь сам, – понапутствовал Глоб.

– А убирать – тем более! – подхватил Бло.

– Не вопрос, – приосанился ушастый хитрец и вышел из подвала, гордо воспряв носом 2 2 Воспрять носом (нюхалкой) – вскинуть тумку с (гордым, решительным или задумчивым) видом. (Прим. автора.) .

– Это последняя! – пробасил Неве́ра, внося самую объёмистую корзину с вином. – Кстати, на озере человеки поставили на ночь сети. Можно задуматься на предмет рыбы.

Крошка Пэк, между тем, вышел во двор с превеликой любовью ко всему живому. Лошадка понуро стояла в стороне, размышляя над отсутствием овса, доброй руке хозяина и крахе надежд на ухоженное стойло. Остановившись напротив печальной скакуньи, шуршик приветливо улыбнулся.

– Всё, красавица, теперь ты моя…

Коняшка со смешанным чувством тоски и непонимания подняла на зверька два добрых глаза.

– Теперь я буду тебя кормить, а ты будешь меня катать… – радостно закруглил мысль рыжий прохвост.

Лум имел неприятную особенность: появляться тогда, когда оно меньше всего соответствовало моменту. Может быть, это было врождённым чувством поиска неприятностей на свой кукузик, так шуршики ласково называли мягкое место, на которое обыкновенно искали приключения, может быть, звёзды легли не столь располагающе, как хотелось бы, а может быть, сие было предначертано рыжим грызунам в великой книге судеб – мы не знаем! Так или иначе, но он вышел из подвала как раз в тот момент, когда Пэк осознавал всю прелесть очередного разочарования в действительности. Бедняга лежал в пыли, а белоснежная красотка, пофыркивая рядом, рыла копытом землю.