Яков Сычиков - Свободное время на личную смерть

«Но это главным образом и входит в ваши функции», – отвечают ему. «В таком случае я требую с этой секунды считать меня профнепригодным и немедленно расстрелять!» – так, взбешённый, решил он наспех, но, одумавшись, самовольно избрал смерть от алкогольного отравления, настолько затянувшуюся, что чиновники за это время успели принять резолюцию – и в последний момент решили дело законно.

И как тут ему не посочувствуешь. Только послушайте, какой лапшой нам каждый день обвешивают уши, – читаю: «Будьте бдительны, помните, что проституцией разрешено заниматься только с письменного разрешения и в строго отведённых для того местах! Каждый покупающий с рук проститутку становится соучастником разрушения мира – нашего с вами мира! Будьте благоразумны – обращайтесь в притоны тётки Риты! Крупнейшая сеть гадюшников в городе! Есть на любой станции метро! Выбирайте комфортабельный отдых под присмотром полиции, где вас и вашу семью оградят от неприятной возможности заразиться! Но если вам не повезло – обращайтесь в клинику доктора Цепкина…», или вот ещё: «Брось наркотики и рок-н-ролл – займись бальными танцами! Заимей жену, поимей любовницу! Заделайся лыжником, бросай мастурбацию – УСТАНОВИ, НАКОНЕЦ, СВОЙ ЛИЧНЫЙ ВАТЕРКЛОЗЕТ, БУДЬ ЧЕЛОВЕКОМ!!! Также вашему вниманию представляем – ультрановый файервиброклозет – прогресс под стать процессу!»

– Кхе-кхе! Что это вы там, любезнейший, изволите вслух измышлять? – раздался возглас из соседней кабинки и возвратил меня из забытья. По осипшему от табака голосу узнаю токаря Барыгина.

– А! Михалыч! Это ты, старый бес, на меня волну настроил? Уж за таким делом застукал – ни стыда ни совести.

– Какой тут стыд, сынок, когда в местах общего пользования заводятся такие политически опасные мысли?

– Э-э не, отец, это тебе показалось: какие тут мысли – просто микроб, какому в местах таких быть и положено.

– А мне, сынок, положено доносить, раз микроб ополчился и стал опасен.

– Это да, Михалыч, это мысль отличная. Вот только хорошо бы, чтоб дезинфекцию по всему предприятию провели, а не в одном сортире. А то на складе у меня никакой стабильности нет – сегодня вот опять канистра спирта ушла. Тоже микроб, наверное, завёлся. Или крыса какая!

– И что же, думаешь, крыса спирт жрёт?

– А чего ж такого! Крыса – она всё жрёт, что дашь. И что не дашь. Разве только… да вот Колюня Разбавляев тут пьяненький приходил – трепался, что ты его так хорошо опохмеляешь.

– Да ну! Это он врёт, паразит! Ты, сынок, на меня не греши…

– Да какой же тут грех, папаша. Дело естественное! Просто думал, ты и меня угостишь, а ты…

– Э-э, сынок! Да тут загвоздки-то никакой и нет: заходи – да и угощу.

– Нет, лучше ты, батя, заходи с гостинцем. Заодно расточных резцов наберёшь, ага?!

– Ладушки, сынок! Вот и договорились.

– И про дезинфекцию, папаня, не забудь: это всё же, говорю, мысль хорошая.

Сквозь нижнюю щель видно, как по кафелю заёрзала половая тряпка на палке, – и вот-вот доберётся до меня: уборка по расписанию, а я разболтался совсем – выбираться пора. Газетку кладу на место, выхожу – улыбаюсь: хорошо, что камеры в туалетах звука не записывают. Эстетика!

К концу смены от работы рябит в глазах и слегка пошатывает. Смолкает постепенно надоевшая заводская музыка: лязг и скрежет металла, рёв машин и оголтелый мат работяг; сменяется оживлёнными звуками спешно собирающихся людей. Слышатся добрые и радостные слова, так же, однако, сдобренные крепко матерщинной риторикой. И вот торопливой массой густого чумазого потока народ повалил на отдых.

А я даже и не знаю, что можно успеть сделать. Разве забежать чмокнуть Симу, да что толку: у неё, небось, работы было невпроворот – лежит сейчас бездыханная. Или домой сразу пойти – жену пощипать, чтоб не выступала больше.

Можно ещё, конечно, по парку прогуляться, но там мне то и дело приходится сторониться этих толстых привилегированных тёток на велосипедах. И кто только вбил им в голову, что спорт их омолаживает.

Отвратительно порой смотреть: словно два мощных поршня, ходят ходуном ляжки – и расплюснутый о сиденье толстый зад натягивает ткань шортов, так что на кармашках топорщатся пуговицы, как бестолковые глаза над кургузой ухмылкой. Посторонись, прохожий! Дамы худеют! Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь!

А пока жёнки катаются, мужья, успешно протерев штаны в кабинетах, идут в тренажёрный зал, чтобы там побегать на специальных дорожках. Я проходил как-то мимо: там нарочно сделаны большие, будто стены из стекла, окна, чтобы бегущим было интересно бежать, а прохожим – забавно смотреть, как трясутся там потные туши.

Впереди колышется мешковатый живот, который они пытаются забросить на пульт со спидометром, подпрыгивают щеки, груди, что-то едва трепещется под трусами. Жалкий вид. На ногах кроссовки. Вот интересно тащиться сюда со сменной одеждой и бегать по искусственным дорожкам, когда на улице своих полно.

А в ресторанах для имущих, тоже окна огромные и столы размещены к ним близко, так чтобы не ускользнуло из виду прохожего, как жрут здесь в открытую. Вот он – стимул к успеху. Дорваться, расталкивая локтями, до дармового корыта, – и хрюкать, чавкать и бздеть, так чтоб все слышали и никто сказать против не мог!

Нет, неправ всё же бывший начальничек был: время-то есть – только делать с ним нечего. Лучше уж сразу домой.

***

Возвращаюсь в общагу, значит: в коридоре шушукаются, мол, снова по городу прошла волна террористических актов: сегодня туалет общественный взорвали, вчера – сосисочную, и что это самое правительство эти акты и замышляет, чтоб народ припугивать.

А я влез в разговор и говорю: «А что его припугивать? Он и так припугнутый наглухо, а правительство всю жизнь одними актами и занимается. Домище себе актовый выстроили, вашу мать, а чтоб справку получить да повеситься – так десять раз передумаешь, пока дадут. Это разве дело – сосисочную шпокнули, да лучше б они завод наш к такой-то матери разнесли!» – «Иди, – говорят, – хам такой! Завод если и разнесут, – тебя на новый устроят, преступника! Понаехали, блин!»

А ведь правы они как-никак: мне так обидно даже стало, что хотел одну из тёток этих за сиську схватить да взасос её, сволочь, а потом думаю, да ну их, связываться, комендант не одобрит такие дела.

А самое интересное, что на места гибели облегчавшихся и наполнявшихся все теперь цветы несут: спасибо, мол, царь-батюшка, что не сразу всех. Но как вообразить себе, что эти древние люди на козлах, о которых талдычат, подрывают потихоньку наш город. У них ватерклозета даже нет, а тут речь о таких мероприятиях – мама не горюй! Как минимум, чтобы в сортир проникнуть – нужно к турникету приложиться, а они (с козлами эти) через турникеты перепрыгивают до сих пор, как и мы в старые времена, пока не приучили.