Екатерина Матвеева - Деревенский абсурд «О том, как в одной деревне боролись за урожай»

− Ой, не знаю, развод какой-то. Вот, вроде бы, умная ты баба, Дашка, а поверила во все это. Насмешила ты меня, конечно, на ночь глядя. Хорошо, что зашла, могла такое пропустить. Ладно, увидимся завтра.

Света встала из-за стола и пошла к себе домой, улыбаясь и не веря в то, чему сама стала свидетелем. Расскажи ей кто со стороны такое про Дашку, не посчитала бы правдой ни за что на свете, а к рассказчику подобного перестала бы питать доверие навсегда.

Светлана считала, что она очень удачно зашла, как и поспешила прямолинейно сообщить об этом, но не представляла, как ошиблась на этот счет. Если бы она пришла ранним утром или хотя бы днем, то, может, слова Даши не задержались бы надолго и вылетели сразу же из ее белокурой головы, не вызвав никаких других чувств, кроме смеха. Но она зашла вечером, и это-то и сделало свое дело: уж очень некоторые становятся впечатлительными именно в такое загадочное время суток, которое усиливает все чувства, а душа становится восприимчива ко всему происходящему.

Пока Дарья делилась своими тайными методами воздействия на мужа и способами его приручения, в то же самое время во дворе того же дома шел другой разговор. Состоялся он между «подопытным» Толиком и мужем зашедшей подруги, Валерой, пока еще спокойно живущим и не подвергающимся подобным испытаниям. Он облокотился на деревянный забор, предупреждавший своего владельца об окончании права на собственность, и крикнул соседу:

− Ну что, Толян, к рыбалке готов?

− Делаю все возможное и уже очень близок, осталось только удочку любимую найти, − произнес Толик и растянулся в самодовольной улыбке человека, невероятно гордящегося собой за какие-то свои большие достижения. − Уже с того понедельника начал Дашку задабривать, что ни попросит − все делаю, слова ей поперек не говорю и во всем с ней соглашаюсь. Да, неприятно, а что делать? Надеюсь, разжалоблю ее, так и не против будет.

− Ну, смотри, на пять дней едем, так что старайся хорошо, нигде слабину не дай. В ножки кланяйся и исполняй любую прихоть, а то вдруг прогневаешь свою царицу в последнюю минуту – и что унижался, то зря, − не скрывая насмешки, потешался сосед над бедным, но стойким в своем решении Толиком.

− Давай, смейся, смейся, а потом моя Дашка меня отпустит, да еще сумочку с собой соберет, а ты дома сидеть останешься.

− А что предлагаешь? Твоему совету следовать? Ага! Сейчас! Для меня мужское достоинство важнее.

− Вот и сиди со своим достоинством дома, пока я на рыбалке водочку буду пить да шашлычком закусывать, − хвастливо проговорил Толик и даже стал демонстративно причмокивать.

− А я и ждать не буду, так сегодня и скажу: еду – и все тут! − решительно заявил Валерка.

− Да, давай, давай, как же, особенно после последней нашей поездки, так оно и будет, наивный человек. Ладно, темнеет, домой я пойду, чтоб Дашку не злить.

− Толик, а Толик, а ты в дом заходишь или сразу на коленках заползаешь? − И тут уже Валерка не выдержал и залился своим громким смехом.

Толик только махнул на него рукой и пошел молча, у него была намечена четкая цель и план действий по ее достижению. Он был доволен своей ролью в данной ситуации, главное, что она приближала его к заветной, так манящей посиделке у берега, да еще и не на один день, а на целых пять. Ух, он, казалось, готов был на все ради такого.

Обычно он бил не очень сильным своим кулаком по столу, да и, честно говоря, бил не очень сильно, так как стол был самодельный, а он не имел склонности переоценивать свои способности плотника. Затем ставил жену в известность насчет своих незамысловатых и не отличающихся большим разнообразием планов, а дальше исполнял то, что решил. Но в этот раз как-то мучительно ему было представлять последствия такой выходки, хотелось, чтобы все прошло более безболезненно, чем обычно, и с меньшими потерями. Может, с годами все это тяжелее и неприятнее стало переноситься или ему самому весеннее тепло что-нибудь растопило и размягчило в душе. И, как-никак, он любил жену, хоть и не сильно ей это показывал. Вообще, взаимное признание в своих чувствах не практиковалось, как будто это была большая тайна, которую надо беречь и ни в коем случае не рассказывать о ней никому и уж тем более друг другу. Конечно, если бы был какой особый случай, они нарушили бы этот негласный постулат – и тайна раскрылась. Но его не было, все шло без каких-либо происшествий, заставляющих людей обнажать душу.

Оба соседа разошлись по домам каждый со своим мнением насчет действий в отношении будущей поездки. Валерка пришел домой и исполнил то, чем хвастался, сразу же, недолго думая, пока не растерял свой пыл и презрение к Толику.

− Слушай, Светка, я думаю на рыбалку поехать через неделю, мужики собираются, у них еще два места есть. Мы с Толяном поедем с ними.

− Ну, Толян, может, и поедет, потому что Дашка нарадоваться на него не может, – она немного задумалась, но потом добавила: − а ты, в общем-то, тоже можешь поехать.

− Правда? Ты не против?

Вот так просто, без обычных перебранок. Валерка больше был удивлен, чем обрадован.

− Да. Поезжай, только в одну сторону, а потом там и оставайся.

− А нет, показалось, все как обычно, − вздохнул Светкин муженек. − Ну чего ты? Рыбы привезу, уху сделаем, нажарим.

− Знаем, проходили. Обычно с такой поездочки только одна полудохлая рыбина возвращается, которая поглощает всю следующую неделю столько воды, сколько все ваши караси за год не выхлёбывают из того озера, на которое вы ездите.

− Да не будет, как в тот раз.

Но, увидев уже злые и сверкающие глаза жены, Валера решил пока не продолжать разговор, а оставить до более выгодного момента. Ну, по крайней мере, одну удочку он уже забросил в этом деле, просто пока ничего не клюнуло. Для заядлого рыбака это не повод для расстройства, не все же броски удачные должны быть, так даже и неинтересно будет.

Долго в эту ночь Светлана не могла заснуть и все ворочалась с боку на бок. Постоянно просыпалась на обрывках разных снов и слов в них же. Не давали ей покоя внезапно приобретённое семейное счастье подруги и сумасшедшая колдунья баба Вера. Все путалось в голове, крупицы мыслей смешивались с клочками снов и наоборот, образовывая единое нелепое покрывало, сотканное из вечерних впечатлений и совершенно не связанных с этим отстранённых воспоминаний. Оно болезненно тяжело ложилось на ее разум, да и на все тело, сильно прижимало и давило, аж трудно было дышать.

Провела она всю ночь, как в бреду, да еще и эта жара, способная усугубить и неизвестно к чему привести даже самую безобидную мысль.

Наконец ночь закончилась, но наступило такое же неспокойное утро, отличалось оно от ночи только тем, что в сердце Светы глубоко впилась пиявкой отравляющая зависть к соседскому благополучию. «И даже цветы подарил», − все повторялось в не отдохнувшем и перегретом за ночь мозгу. «Никогда, значит, ни цветочка, а тут целый букет». И вспоминался, и рисовался в памяти не нелепый разношёрстный вчерашний букетик, а букетище самый великолепный и шикарный, который только можно себе представить.