Кирилл Устенко - Братские часы

Страх, боль, ненависть или радость, доброта и друзья. Что нам дарит жизнь, а что заберет?

Антон как и все дни в его жизни сидел и смотрел в потолок, за окном только прошел дождь и уже чувствовался запах сырой земли. В углу лежала гитара, а вместе с ней два каподастра. Один каподастр он взял у знакомого, а другой был его отца. Так было выброшено уже пол дня. Антон встал и пошел к своему столу, он начал что-то себе писать, потом достал листок с чем-то напоминающую табулатуру и взяв гитару начал играть, он уже не чувствовал кончики пальцев и играл он легко, пальцы быстро менялись на ладах, а аккорды всегда ставились точно. Это единственное, что у Антона получалось и то, это было достигнуто не малым временем. Закончив свое выступление, Антон посмотрел на кошку, которая лениво зевнула.

–Хрень, да, Маш?

Антон опять повернулся и на иконы, стоящие у него на отдельной полке. Это были различные иконы, да и больше сказать о них нечего. Он снова обернулся и открыл ящик под кроватью и достал оттуда пистолет. Это был боевой Макаров и достался он ему от служивого деда, он его нашел в коробке, который тот ему собрал перед смертью, там было много вещей в том числе и пистолет с двумя патронами и запиской “один патрон оставь себе…я не смог”. Антон проверил все детали снаружи и почистил тряпочкой мелкие загрязнения и положил пистолет обратно. Вдруг зазвонил телефон.

–Алло,

–Не дало,

–Че звонишь?

–Погнали по подтягиваемся?

–Ну го, я уже одетый так что встретимся на булачной улице

–Да, давай,

Антон скинул трубку и пошел одел футболку и кроссовки, он взял телефон, наушники, кошелек и ключи, закрыв дверь он покинул дом. В его наушниках были песни, во времена которых он еще не родился. Если вы его спросите почему, он вероятно ответит, что он не знает, и то, что они просто очень хорошие. По правде, он просто не любил современное, он чувствовал, что он потерян во времени и месте, то он живет в золотом веке, то, как будто на войне, но он всего лишь просто живет. Для многих жизнь это взлеты и падения, но жизнь строитель говорит лишь майна и почти никогда вира.

Проходя, мимо счастливых людей Антон почувствовал уже давно привыкшее тяжесть на сердце, видя детей, гуляющих вместе, Антон также чувствует боль, но уже прожигающую, в сто раз больнее. Он никому об этом не говорит, не верит никому, даже себе, это жжет его сильно, он не может.

Проходя мимо ларька, который был когда-то булочной он увидел киоск одной известной в его городе компании, он выкупили независимый ларек и теперь он часть их системы.

Идя на светофор, Антон видит своего друга и идет к нему на встречу. Не доходя всего один шаг до друга Антон вытащил руки из кармана, и протянул его другу, друг сделал также. Их руки были покрыты мозолями, у Антона на кончиках пальцев у Кирилла, так звали друга, на костяшках, но у обоих были мозоли на ладонях от турников.

–Дарова, Антон,

–Здарова, Кирилл,

–Ну чё давай на турнички?

–Да, но разве нам не пора на смену?

–Ну у нас вроде отгул, не?

–Ну, да, но я слышал, что красные опять наступают,

–Опять несколько дней сидеть дома, а потом слушать эти учения,

–Похоже да, но самое забавное, что они всегда такие-же,

–Да, у всех их всегда одно и тоже. Какие мы были бедные, война закончится и станет лучше, и так далее… Бесит,

–Да,

–Ну ладно, пошли на турники,

Пройдя сквозь арку старого пятиэтажного дома, мы зашли во двор. Он имел огромное пространство и все оно было усеяно деревьями. Зелеными и зачем-то с побеленными стволами. В середине двора была детская площадка, но там не было детей, всех их увезли для “безопасности” в лагеря, естественно разные. Каждая из сторон имела свои лагеря. Некоторые кто сбежали рассказывали о том, что им там промывают мозги и учили убивать.

Подойдя к площадке, мы отошли к турникам, их было три. Поменьше, побольше и большой, ну и брусья в придачу. Это все было старше нас почти на два десятка, а рядом была новая площадка. Вся сломанная и маленькая даже для ребёнка, а турники выглядели как будто ещё век простоят, что вероятно так и будет.

–Ну, что кто первый? -Сказал я,

–Ну давай я первый, -Ответил Кирилл,

Кирилл, сняв с себя спортивную кофту, оголил свою майку и огромный крест, который он также снял. Кирилл, носил джинсы своего отца и его-же кроссовки черного цвета. Хоть и все эти вещи были стары и потрёпаны, Кирилл старался за ними ухаживать, ведь другой одежды у него нет. Я отвернулся и начал смотреть в окна. Где-то на лоджии спали кошки, в каких-то ругались взрослые, но лишь в одной из них примерно в 59 был мужчина, он, шатаясь на верёвке пытался выбраться, но автоматически, это не было убийство, нет, это было освобождение.

Откуда ни возьмись появился страж и дав нам подзатыльник, приказным тоном сказал идти в автобус на работу.

–Так у нас выходной,

–Я те щас дам выходной по почкам. У нас война, а вообще я не должен ничего объяснять, тебе господин сказал надо, ты молча делаешь. Или ты у нас изменник родины?

–Никак нет, начальник, мы идём,

–Кто мы-то, ты тут один!

–Антон, давай реще!– Сказал уже отбежавший Кирилл.

Забрав куртку, я побежал за Кириллом. И правда, у дороги стоял транспорт, бывший автозак с гордой надписью «Автобус на патронный завод». Зайдя в «автобус» мы уплатили 100 рублей и сели на скамейку. Автобус был в ужасном состоянии, засохшая кровь, грязь и царапины почти на всех поверхностях, а запах стоял ещё хуже чем в общественном туалете. Он был почти пуст, лишь были мы, да два алкоголика, это был видно по их потрёпанному виду, да и по запаху тоже.

Спустя примерно десять минут мы были уже на месте. Зайдя на наше место работы, а именно в цех упаковки патронов, нам дали подзатыльник, это было связано с директивой «о мотивации рабочих». Из-за того, что там сказано, что мотивировать как угодно если это повышает эффективность, наши начальники выбрали верный способ. Ведь согласно закону «О решениях высоких руководящих лиц» все решения руководителей не оспариваются и являются всегда верными, поэтому о неправильности этого решения даже подумать запрещено.

Зайдя в свой цех по упаковке патронов 7.62х39, а Кирилл в 9мм, я принялся за работу.

В последнее время я заметил, что коробки стали более качественные и даже цветастые. Хоть это и было запрещено новой директивой «о любознательности рабочих» было запрещено смотреть на коробки в которые ты упаковываешь вещи, если ты работник завода или другого производственного предприятия. Но мое любопытство было выше страха смерти и я посмотрел на коробку. Единственное что я успел увидеть прежде чем мне прилетело дубинкой по голове, это надпись «только экспорт!». Повалив меня, страж начал избивать меня грубым кирзачом и дубинкой в придачу. Они были обучены долгим опытом избиения и знали куда бить не ломаю кости, а именно по почкам и печени. Я взвыл от боли, но держал слёзы, ведь плакать было запрещено.