Никита Зайков - Всякое. Сборник рассказов

Толстой. Не надо, Андрюша! Гриша пошутил. Да?

Медведь. Когда это я, Пётр Александрович, шутил? Не помню.

Блохин. Только что! Сказал, значит, «молодец», а потом «так держать». Я сам слышал! Злые у тебя шутки.

Медведь. Может, я иронизировал, но даже не думал…

Смохин. Глупец! Смеётся над страдальцем.

Медведь. Грубить только не надо.

Блохин. Так мне кто-нибудь даст взаймы или нет?!

Толстой ( грозит кулаком ) Я тебе куда-нибудь дам… Не до тебя сейчас!

Медведь ( насмешливо улыбается ) Если льва не кормить, то он и накинуться может, Пётр Александрович.

Смохин ( завыл ). Утону!

Толстой. Не нужно! Я тебе помогу. ( стонет ) Как жалко ( кашлянул так, как будто поставил точку в конце предложения ).

Шишкин (смотрит на наручные часы). Поздно. Вот эти часы я снял с немца. Много в тот день людей погибло… Много моих товарищей… Я спать пойду – стар уже, молодёжь ( встаёт ).

Толстой. Вот это новость! Только не умри по дороге, рассказывая самому себе скучные истории.

Медведь. Злые люди! Идите, не обращайте внимания.

Шишкин уходит.

Смохин ( растягивает слово ). Утону! ( спокойно ) Конец всему.

Медведь. Ну, так иди, утопленник наш драгоценный! Топись. Чего не идёшь?

Толстой ( качает головой ) Батюшки! Какая трагедия всё-таки.

Медведь. Согласен, но в чём тогда она проявляется? В смерти? А, может, всё-таки в жизни?

Смохин плюёт куда-то в сторону и уходит.

Если в последнем, то только тогда, когда она бессмысленна, глупа до безобразия и основана на таких желаниях, как стремление отличиться, выделиться из толпы гнусным способом. Когда в вашем существовании пропадает цель, а в особенности нравственность, то в этом проявляются страдания вашей души, которые вы можете даже не замечать долгие годы, но они будут. Что может быть страшнее, чем жизнь, в которую искусственно закачивают смысл, как силикон в губы? И всё для того, чтобы казаться элегантным, но красота в настоящем, в том, что создала для тебя природа, как твоя внешность, и в достойной цели, которую ты обрёл…

Толстой ( лениво ). Болтовню я не люблю, потому что она утомляет.

Медведь. Где, кстати, Андрей?

Толстой ( зевает ). Так он топиться пошёл. ( равнодушно ) Разве не заметил: когда ты начал рассуждать, то он повернулся и ушёл?

Медведь ( вздыхает ). Не удастся мне сегодня почитать. Придётся изучать анатомию души!

Все уходят. Слышно, как стучат капли по крыше дома. Вдруг начинает говорить сначала один мужской голос настойчиво: «Деньги, пожалуйста», а затем раздаётся звук, похожий на бульканье воды, потом – другой: «Болван! Я же не умею плавать! Помогите.»

2.

Входят весёлые Медведь и Блохин, за ними – весь мокрый Толстой, который ворчит, опустив голову. Через несколько секунд появляется мрачный Смохин и догоняет их. Возвращаются на свои прежние места.

Смохин ( чуть ли не плача ) Конченый я человек!

Медведь. Это и так понятно. Мог и не говорить! Пётр Александрович искупался, а как же ты? Зачем пошёл за нами? ( улыбается ) Поплавай что ли! Под дожём и в одежде очень весело купаться. Спроси у Толстого! По нему видно, что он со мной согласен.

Толстой ( передразнивает ). По нему видно… Согласен. Спроси у Толстого.

Медведь. Забавный случай: Блохин бьёт чиновника, а тот падает в бассейн! ( смеётся )

Толстой ( обижено ). Я всего навсего сказал, что деньги только мои и делиться не буду, а он чего-то…

Блохин. Как жить, Григорий Дмитриевич? Дом я продал из-за долгов перед банком. Кредит не надо было брать! Где жить теперь, не знаю. Раньше ведь у меня всё было: работа, жена, друзья детства. Хоть вы помогите.

Медведь ( задумчиво ) Да… Это в моих силах! Знаю одного человека, которому требуется работник. Я мог бы посоветовать ему тебя.

Блохин ( удивлённо ). Работать?! Это было бы хорошо… Новая жизнь, сначала.

Входит грациозно Анна Дюран в красивом бежевом платье; у неё хорошее настроение.

Смохин ( удивлённо ). Как? Ты тут?

Анна ( спокойно ). А где мне ещё быть? Пошли ужинать, дорогой.

Пауза.

Смохин ( медленно оглядывает всех в замешательстве ) Пошли…

Анна. Здравствуйте, ребята! Можно я его заберу?

Медведь. Лично я буду рад. ( смеётся )

Блохин. И я… Я тоже, Григорий Дмитриевич!

Анна ( присаживается на край кресла, где до этого сидел Шишкин ). Извини, Андрей, что ругалась в ресторане. С кем ни бывает? Плохое настроение… Но всё же у вас в России так хорошо, так тихо, как мне рассказывала бабушка. ( печально ) Я читала новости, что в моём городке во Франции снова теракт. Беда! Бабушка моя тосковала по России, но тогда я этого не понимала, а сейчас!.. ( задумчиво ) У меня тоже, дорогой, корни славянские. Вот и вернулась кровь назад домой. ( слегка улыбается ) Ночь, бушующие море – всё это романтика, милый. Пошли… Пошли! Потом ещё погуляем…

Смохин ( равнодушно ). Хорошо.

Толстой. Ничего не понимаю!

Смохин обнимет Анну и целует несколько раз в щёку. Они вместе так и уходят.

Медведь. Чего именно? Как в воде очутился? Так я тебе объясню!

Толстой. Нет! Я не об этом. Адвокат же расстался с этой девкой! Так куда они вместе пошли, обнявшись?

Медведь ( смотрит в свою книгу по анатомии ) Эх… Дурак! Не исправить.

Где-то вдали слышится выкрик Анны: «Господи! У вас там старик какой-то мёртвый лежит!» Затем голос Смохина: «Убрать надо.» После этих слов затихают звуки грома, Немецкий Шпиц наконец перестаёт дрожать, не слышно шипения волн и стука капель по крыше. Медведь отвлекается от чтения и смотрит то на Толстого, то на Блохина испуганно. Никто не знает что делать, все сидят со странным выражением на лицах.

Толстой. Зато пенсию государству не надо выплачивать ему теперь.

Медведь. Не почитать мне сегодня! Не судьба… Жаль старичка всё-таки. Время пришло…

Блохин ( радостно ). Жаль, что не почитать вам! Жаль!

Занавес.

На зелёной скамейке посреди кладбища в окружении сгибающихся сосен над головой сидел старик. Его взор был устремлён на могильную плиту с белой надписью: «Иван Михайлович Русский (1966—2017).» Дрожащая рука еле держала трость, а в глазах чувствовался такой равнодушный холод, который способен вызвать мурашки по коже. Вороны перелетали с горбатых стволов, каркая и передавая неведомые непонятные нашему миру слова. Была осень, поэтому жёлтые листья время от времени сыпались с приятным шелестом.

Вдруг человек в чёрном потрёпанном пиджаке, на котором не было одной пуговицы, пройдя по тропинке несколько метров, остановился и посмотрел на старика в странном недоумении.

– Можно присесть? – обратился к нему незнакомец.

– Конечно… А вы его знали? Знали Ваню?!