Вера Вьюга - Эффект матрёшки

Марш лестницы освещало огромное окно. На мраморном подоконнике сидел мордатый одноглазый кот. Заметив парочку, кот спрыгнул на пол, задрал облезлый ершик хвоста, шерстяная тельняшка на спине его встала дыбом, он изогнулся дугой, сказал «шшш» и пометил стену. Поднимаясь, Ада несколько раз оглянулась – кот смотрел вслед, не мигая. Единственный глаз его горел зеленым огнем. Хвост метался из стороны в сторону, казалось, кот ее ненавидит, как революционный матрос анархистов.

Старинная дубовая дверь внушала уважение. Натан вдавил кнопку. Сухой колючий звук похожий на металлический треск старого велосипедного звонка рассыпался по ту сторону и где-то в глубине Аде послышался протяжный и жалобный скрип. Когда дверь открылась, на пороге возникла маленькая старушонка в пурпурном шелковом кимоно, чрезвычайно прямая, с гордо вскинутой головой, наподобие одуванчика покрытой седым пухом. Она рассматривала Аду через лорнетку, словно, пытаясь найти изъян и тут же забраковать. Аде сделалось не по себе от пристального взгляда старухи.

– Артемида! – громко и четко обозначил Натан свою спутницу. – Познакомься, – обратился он к Аде, мнущейся на пороге. – Это моя бабушка Розалия Эммануиловна.

– Очень приятное имя, – почему-то соврала Ада. – Вернее неприятное, то есть красивое…

Она совсем запуталась и растерялась, а старушонка продолжала разглядывать ее в свою бутафорскую штуковину. Затем, ничего не говоря, развернулась и, волоча за собой шлейф из валерьянки, поплыла по коридору, мелко перебирая негнущимися карандашными ножками.

«Ведьма», – решила Ада.

– Забавная бабуся у тебя. Может мы не вовремя? – добавила она вслух, улыбаясь, пропустившему ее вперед Натану.

– Все в порядке, просто бабуля принимает успокоительное, и сама понимаешь, тормозит чуть.

Демонстративно не замечая пыльного войлока музейных тапок, рядком выставленных в прихожей для гостей, Ада процокала по наборному паркету позапрошлого века вслед за переобутым внуком неприветливой бабули.

В просторной «зале», не уступающей площадью однушке в каком-нибудь заспанном районе, стояла мебель из дворца. На стенах в золоченых багетах висели картины неописуемой красоты, достойные стен музейных сокровищниц. Конечно, Артемида не была экспертом, но рамы впечатляли.

Присев на край антикварного дивана, Ада чувствовала себя неуютно, нервничала. В таком состоянии с ней нередко случались приступы парафазии. Диалога снова не получалось. Опасаясь произнести нечто дикое, она телячьими глазами смотрела на Натана и улыбалась, как провинциальная дурочка.

Натан не выдержал. Вышел. Вернулся он, держа в руках запотевшие пакетики.

– Хочешь мороженого?

Ада кивнула.

– Ты какое будешь? Эскимо или сахарную трубочку?

– Трахарную срубочку! – прорвало Артемиду.

Хрустальные подвески бра мелодично позвякивали то ли от пушечного хохота Hатана, то ли от того, что он задел их головой плюхаясь на диван рядом с перепуганной гостьей. Ада тоже рассмеялась, и ей стало легче.

– … по мироощущению я поэт, а поэзия сфера тонкая… – увлеченно досасывая эскимо, бесстрастным голосом разъяснял ситуацию хозяин. – Натура у меня чувствительная, потому в энергетическом пространстве способна отыскать эгрегор вдохновения… и установить контакт.

«Кто ж тебе, поэзный, мешает, устанавливай. Затем и пришла», – промелькнуло в голове Артемиды.

Свою трубочку она давно слизала и, освоившись, уже игриво поглядывала на сидящего рядом мужчину. Но Натан, в ответ на ее «амуры» внезапно сделался серьезным, будто на приеме у венеролога. И вопреки ожиданиям вместо приставаний закатил представление.

На фоне гаснущего в оконном проеме дня, глубоко засунув в карманы брюк руки, минуту он стоял, молча, будто собираясь с мыслями. С лица его исчезла радость. Меланхолическим туманом заволокло взгляд и он начал с того, что закрывает глаза (и закрыл таки), пытаясь проникнуть туда, где его не ждут. Многообещающий запев радовал Артемиду недолго. Дальше невероятно быстро ее знакомец съехал с темы и понес что-то про благодать, что снисходит на него, обнимая за плечи нежными ветрами печали и сна…

Это были стихи.

Изображая благодарную слушательницу, Ада сидела смирно, хотя внезапно затянувшаяся самодеятельность ее порядком раздражала. В паху саднило. Новые итальянские трусы, приобретённые для торжественного случая, безжалостно впивались в интимные места. Но она терпела. Получается зря! Она ожидала чего угодно, только не верлибра! «Похоже, моя задница его совсем не волнует. Хороша, идиотка, адюльтеру захотела. Нет, права был философ Кант – нормальный мужик, один в театр не пойдёт, только извращенец».

Она дёрнула плечом, будто сбрасывая с него воображаемую руку философа, по-дружески советовавшего ей валить отсюда пока не поздно!

– Адочка, тебя не волнует поэзия? – очнулся Натан.

– Последний раз меня волновал хирург больницы, куда я попала с растяжением. Поглаживая мою ляжку, он предложил сделать «лангет», – тон её становился хамским. С тем хирургом тоже ничего не вышло. Правда, слово «лангет» она запомнила навсегда.

– Лангет? Ты уверена? Ладно, не сердись. Видишь ли… – присаживаясь рядом, перешел к делу Натан, – … у меня бизнес стоит…

«Хорошо хоть что-то стоит», – желчно ухмыльнулась Артемида.

– Адочка, слышала ли ты про эскорт для состоятельных господ?

«Господин» в его устах отдавал де Садом.

«Все-таки Кант был прав – извращенец! Сейчас прикуёт наручниками к батарее. Вон они у него какие чугунные, слона выдержат! И стены толстые в четыре кирпича. Ори не ори – не услышат. Ведьма глухая, спит, небось, после дозы».

От страха у Ады закололо подмышками.

– Так я тот «господин» и есть, – продолжил Натан. – Клонированные красотки мне не интересны, я в женщине индивидуальность ценю и породу…

«Породу!»

Картины одна живописней другой рисовало её измученное Фройдом воображение: «Я лошадь. Наденет сбрую, будет кормить овсом, стегать нагайкой, а потом… страшно подумать! Будет ездить верхом! А мне прикажет ржать?!»

Какое там «ржать»! Аде было не до смеха.

– А может у них аренда высокая? – съехидничала она, подозревая, что секса не будет ни в каком виде!

– Дело не в деньгах. Главное взаимопонимание. Ведь так? Мы же понравились друг другу. А это значит, что общение наше будет обоюдоприятным. Сам-то я равнодушен к сексу, – Натан произнес это так, словно речь шла о футболе. – Но у меня много солидных друзей, – заметив разочарование на лице гостьи, тут же поспешил добавить он. – Появиться в обществе с красивой неглупой женщиной всегда праздник. Или я не прав?

Прав! Тысячу раз прав Конфуций: «У женщины мозгов как у курицы. У умной женщины – как у двух».