Максим Злобин - Белая Рать

Момент истины, – решил Пересвет. Он схватил заслонку печи и выставил ее перед собой на манер щита.

Выучка, выучка и еще раз выучка. Когда б Пересвет Лютич стоял в стене щитов, то держать его следовало бы ровно и крепко. Но один на один с противником, который несется на тебя сломя голову, стоит развернуть щит немного под углом, расслабиться и успеть вовремя поставить подножку. Такой недотепа пролетит мимо, обязательно упадет и предложит под удар свою спину.

Так вышло и сейчас.

Со всей своей молодецкой дури ратник вогнал топор в ведьму. Попал рядом с плечом и, предположительно, перерубил ей ключицу.

Ведьма заорала так, как заорала бы сова во время схваток, будь совы живородящими. Спустя пару секунд ее крик сорвался до визга. Голой рукой она взялась прямо за лезвие и вырвала из себя топор.

Не дожидаясь повторного приглашения на тот свет, ведьма упала на потолок.

– Слезай! – в голосе Пересвета сквознула обида. – Слезай, кому говорю!?

Зеленые глазищи засветились. Нечистая что-то проворчала на незнакомом ратнику языке.

Это не заклинание , – почему-то твердо решил Пересвет. Позже он вспомнит, что именно эту же фразу частенько кричали ему в спину восточные торгаши, когда он пробовал дыню, но не покупал дыню.

Ведьма подобрала ноги, приготовившись к прыжку. Казалось, что рана ее совсем не беспокоит. Тварь оттолкнулась от потолка и, к удивлению Пересвета, проскочила мимо него. Перекувырнувшись через голову, она схватила и оседлала метлу.

А-а-а, – подумал ратник, – так вот зачем ей платье, в котором одна нога совсем голая.

Ведьма улыбнулась Пересвету так, как отчим улыбается обгаженной пеленке своего пасынка.

Еще увидимся, – хотела сказать она, но решила, что фраза уж слишком заезжена. Ведь не столько злодея злодеем злодейство делает, сколько лютый вид и бойкое слово. Хату поджечь любой дурак может, а ты попробуй-ка уйди прочь, ни разу не обернувшись на пожар.

Так что же сказать?

Мы не прощаемся? Оглядывайся почаще? Я всегда рядом? Столько смачных фраз приходит в голову, когда казнишь воображаемых врагов в ночном бреду. А когда надо, на языке одна нелепица.

В этой своей обременительной задумчивости, ведьма оторвалась от пола. Она сделала круг по избе и молча шмыгнула в открытое чело печи.

Погреб, – пронеслось в сознании ратника. – Если уж взялся за дело, так доведи его до конца.

Погреб, – пронеслось в подсознании ратника. – Если уж взялся за дело, сделай его так, чтобы потом не пришлось переделывать. А то потом выяснится какая-нибудь херня, так тебя же обратно и отправят.

***

Крышка погреба отверзлась без леденящего душу скрипа. Без пробирающего до костей скрипа, без скрипа, от которого по спине пробегали мурашки, да и без какого-бы то ни было скрипа вообще.

Из темноты на Пересвета не уставились желтые глаза, полные злобы и ярости. И красные, в которых полыхало первобытное безумие, тоже не уставились.

Никто не хихикнул во мраке. Никто не поманил его бледной рукой. Да и к тому же, как назло, в спертом воздухе подвального помещения Пересвет не уловил ноток тлена.

Однако ж все эти приятные мелочи так и не смогли заставить ратника выплюнуть самоцвет.

После того как ведьма вылетела из печной трубы и усвистела прочь, толпа вернулась обратно в дом. Люди обступили Пересвета и смотрели на то, как он начинает свой решительный спуск вниз.

Если под страхом смерти ведьма так рьяно порывается залезть в погреб, стало быть, его обязательно нужно проверить, – так размышлял Пересвет Лютич до того , как напоролся на ржавую иглу, торчавшую из ступеньки. После этого он изменил свое мнение. Теперь он думал, что если ведьма так рьяно порывается залезть в погреб, то умней всего будет заколотить его, навалить сверху курган и приставить охрану. Но было слишком поздно.

При других обстоятельствах, ржавая игла грозила бы в худшем случае столбняком. Но здесь, в погребе ведьмы, ее укол означал проклятие и только проклятие.

Ратник вырвал иглу из подошвы своих богатых кожаных сапог. Помнится, ему их ссудили за хорошую службу те караванщики, с которыми он ходил на запад.

Что ж. Самое худшее, что могло произойти, уже произошло, – смиренно подумал он и двинулся дальше.

Что же это будет? – гадал ратник. – Венец безбрачия? Как-нибудь переживу. Порча на нищету? Тоже не беда. Отвод удачи? Распри с родней? Рога вырастут? Или, быть может, обращусь в бобра? Есть на свете беролаки, кошколаки и волколаки, а я буду, мать его, бобролаком. Боборотнем.

Погреб оказался совсем махоньким и тесным. С его-то ростом, Пересвету пришлось ссутулиться вдвое сильней обычного. Расставь он локти, уперся бы одновременно в обе стены. Так еще и вляпался бы во что-то склизкое и противное.

А ведь она здесь всего-то три денька погостила, – удивился Пересвет Лютич, рассмотрев в противной осклизлости плесневелую репу и яблоки.

Там где живет ведьма, все вокруг чахнет с поражающей скоростью. В том числе и люди.

Впереди, в непроглядной темноте, что-то блеснуло.

– Запалите лучину! Не видать ни черта! – крикнул Пересвет.

Спустя минуту сверху появилась чья-то волосатая рука, передала ратнику огонь и поспешила пропасть.

Мрак рассеялся. У дальней стены обнаружился небольшой столик. Столик был устелен черным бархатом. На нем лежали свеча, череп, книга и масляная лампа.

Свеча – толстая и оплывшая воском.

Череп – зловещий, человечий, скалящийся.

Книга – огромная, в кожаном переплете, с двумя застежками и железными набойками по углам.

Лампа – латунная, восточная, с выбитыми по бокам странными письменами. На вид что-то вроде арабской вязи, а может быть она и есть, как знать?

Короче говоря, каноны мистики были выдержаны со всей скрупулезностью. Не хватало разве что чумазой куклы на кресле-качалке.

Пересвет Лютич внимательно рассмотрел все это.

Книга! – просиял он.

Одноухий представил, как старшие ратники соберутся вместе, чтобы отчитать его. Мол, плохой Пересвет Лютич. Упустил, мол, ведьму, увалень криворукий. Ступай в угол, становись на горох и думай над своим поведением.

А он возьмет тогда, отобьет ладонями об колено и вытащит эту книгу. Настоящий ведьминский фолиант.

Один из старших, Бажен Нежданович, точно завизжит от счастья. Все знают, что у него какая-то нездоровая страсть к чтению.

Ратник расстегнул застежки и раскрыл книгу на первой странице.

Пересвет уставился на непонятные закорюки с тем же недоумением, с коим барский сыночек смотрит на умывальник, сверстанный из прохудившейся кастрюли и гвоздя. Мозг ратника заскрежетал.

Погладь меня…

Пересвет Лютич пролистнул пару страниц. Ни слова не понятно.