Марк Бужор - Чвак

Курсант второго курса Сергей Воплин cтоял перед зеркалом. Голый пружинный матрац и опустевшая тумбочка как две сиротки жались друг к другу, глядя на него с прощальной тоской.

Воплин, жестоко не замечая их, кинул снисходительный взгляд на мрачного худого темноволосого юношу в отражении зеркала и причесал его короткими решительными взмахами расчески. Внезапно в дверном проеме справа от юноши появился лунный лик, сияющий всеми эмоциями радуги.

– О! Серег! Ты тоже переезжаешь?

« Зефирка…» – Тоскливо подумал Воплин. « Блин, это август, вся общага переезжает». Не дожидаясь ответа Воплина, лик предложил:

– Давай наперегонки, кто быстрее чемоданы дотащит до новой комнаты! Кто проиграет, дает списывать взрывохимию целый год! Все! По рукам! На счет три! Раз! Два!

Полная луна исчезла и с гоготом помчалась по коридору. Скоро топот переместился вверх на этаж.

Воплин некоторое время поразмышлял о трагической судьбе счета три, затем неторопливо взял чемоданы и спустился на улицу к ласковому прохладному ветерку, который нагоняли на него еще зеленые клены. Зефирка радостно хохотал уже где-то на третьем этаже в предвкушении воплинских лабораторных . Похоже, он был не в курсе перераспределения второкурсников в «кремак» – так называли Второй корпус одновременно за неожиданный цвет стен и постоянно дымившуюся трубу бани. Осведомленность о текущем ходе мыслей администрации никогда не была сильной стороной Зефирки. Впрочем, Воплин не собирался побеждать и списывать лабы – это было такое же самоубийство, как Зефиркины попытки их делать – ему достаточно было освобождения от необходимости отдавать свои собственные на растерзание пирожками. И хотя он формально не принимал условий пари, но Зефирке было легче отдать проигрыш, чем доказывать, что не играл.

– Сережа! – ласковый голос, растворенный струящимся зноем, омыл его уши. Воплин вздрогнул, крепче перехватил чемоданы и ускорил шаг.

– Курсант Воплин! На месте! – ласковый голос кристаллизовался в металлическое лезвие и переместился от ушей к горлу.

Молодой человек застыл на месте, не переставая шагать. Команды «стой» не было.

Кто-то подходил сзади.

Перед его глазами взошли на небо дизайнерски выверенные по идеальным чертам лица лазурные глаза, окутанные золотым свечением от облака волос.

Продукт генетических экспериментов многих поколений, гибрид греческой статуи (женской), рекламы пластической хирургии и скандинавской Валькирии в воображении неженатого японского художника, инструктор Могущеева была светлой мечтой всех курсантов мужского пола днем. И темной – ночью.

Всех, кроме Воплина.

Воплин был счастливчиком.

На первое свидание с инструктором Могущеевой он сходил уже на второй месяц учебы.

И это было очень романтическое свидание.

На заснеженной вышине они встречали рассвет нового года с чашечками ароматного кофе в ворохе цветов, а симфонический оркестр наигрывал попурри из лучших лирических песен, пока они танцевали под полной луной.

Сценарий придумал генетический продукт, а Воплин был мужчиной.

В том смысле, что ему пришлось все это организовывать и оплачивать.

Варка кофе в самодельной «турке» на крыше покрытого искусственным снегом третьего корпуса – под вой коменданта, прибредшего к зданию на запах нелегальных электроустройств, – стала наименьшей проблемой. Все его деньги и десять обедов взял Зефирка за игру в качестве симфонического оркестра на девятом этаже с открытыми окнами. Откуда удалось достать волшебный свет полной луны в три часа дня и утро нового года в октябре, юноша не помнил сам.

Последней каплей для его нервной системы стало то, что когда он наконец добрался в тот день до койки крайне воодушевленнная инструктор разбудила его, через полчаса пинками и горячим шепотом «Сереж, быстро подпиши здесь, это срочно». Он вовремя успел разобрать через пелену на глазах двух попавшихся под руку инструктору свидетелей Иеговы, тетеньку из Саранчанского ЗАГСа, заголовок «Книга регистрации браков», после чего хорошо поставленным кувырком эвакуировался в окно согласно утвержденному комендантом плану на стене.

Следующий месяц его всем курсом прятали по подвалам и мастерским, а Зефирка таскал ему первое, второе и компот из столовки в пластиковых коробочках . Поскольку из рациона резко пропали котлеты, то Воплин догадывался, что через руки Зефирки паёк до него доходил не весь . За месяц подпольной жизни яростный матримональный пыл инструктора сменился стойким планомерным штурмом, и Воплин уже стал осмеливаться появляться на занятиях. Иллюзий насчет своего будущего он не строил, но надеялся протянуть хотя бы до четвертого курса.

– Сереж, знаешь, я вдруг подумала, что фамилию я менять не буду. Лучше двойная . Несколько старомодно, но с налетом благородства. Воплина-Могущеева. Это же классно. Или может лучше Могущеева-Воплина? Тебе как нравится больше?

– Инструктор, мне кажется, лучше всего Воплин и Могущеева по отдельности .

– Во-первых, не инструктор, а Алена, а во-вторых, ничего не выйдет,курсант Воплин. Ты обречен. Кольцо-то оно вот оно!

Валькирия ткнула безымянным пальцем в облако. Палец блеснул золотом.

Воплин тяжко вздохнул. Как в истории с лунным светом появилось кольцо, он мог вспомнить но почему-то очень не хотел.

– Не «обречен», инструктор, а «обручен». Это принципиально разные вещи.

– У нас еще будут долгие зимние вечера на обсуждение орфографического словаря. А сейчас в десять часов с города приходит автобус с абитуриентами. Директор приказал их встретить и показать где тут чего. Ты ответственный. Через полчаса чтобы был на проходной. Проверю.

– Инструктор, а почему сразу я?! У меня тоже переезд! Возьмите кого-нибудь из ноль-шестых. Они еще вчера переехали!

– А все для того, Воплин, чтобы ты на своей шкуре прочувствовал разницу между родственным блатом и лямкой простого курсанта. Ах, как мы тогда танцевали под лу…

Воплин вздрогнул, панически схватился за лямки простого курсанта и бросился бегом к проходной.

Позднеавгустовский ослепительный день успешно притворялся июльским. Солнце жарило точно в темечко, в воздухе пахло завтрашним дождем, а цикады с кузнечиками трещали друг на друга как неродные. Дежурный на проходной неистово заперся наедине с кондиционером, так что компанию курсанту Воплину составлял только спящий шлагбаум и дорога, весело играющая своими изгибами с окрестными холмами и перелесками. Дорогу звали «до Саранчанска 10 км» и в других обстоятельствах она была бы скучной и пустой. Сейчас же ее украшал собой наш герой, с терпением наблюдающий за превращением пыльного дымка на горизонте в полыхающий темными стеклами полутораэтажный рейсовый автобус.