Алик Гасанов - Как сейчас помню. Сборник рассказов №23

Между нами в «Газели» и солнцем огромным – редкий лес наверху песчаного утёса. И это самые сильные, выжившие. Тут и дуб молодой, корнями в песчаный обрыв вцепился из принципа, и берёзки-молчуньи, и осина нет-нет встречается. Редколесье рябит, быстро играя лучами на узоре окна, по глазам бьёт мягко, а небо заволокло яркой облачной дымкой на все лады. От мрачно-серого до детско-бирюзового… Красота неописуемая… Девушка залюбовалась, аж глазки светятся, губки сочные растянула, зубки сахарные влажные… Ах, как хороша… Бровки дрогнули, прислушалась в мерном гуле машины, телефон из-за пазухи вынула, варежку сняв:

– Да-да, мам… Ало. Ало?, – тревожно головку прелестную наклонила, – Мам?.. Я узэ еду… Да мамусь, я узэ еду…, – послушала внимательно, закивала тревожно, – Я есё потом бабусе хлебусек пъенесу и домой. Ага?, – и снова тревожно бровки морщит, слушает, – Ага… Да-да, мам!.. Я на майшьютке!… Ага!.., – бровки совсем сморщила, видно мама беспокоится, спрашивает чего-то. Ко мне вежливо наклоняется, мягко телефон к шубке прижимает, – Это зи тъиста десятый номей, дядя? Да?.., – я кивнул, потрясённый, – Это тъиста десятый, мам!, – кричит радостно, – Дядя сказав – это тъиста десятый!.. Скоя я пъиеду, мам!.. Ага?.., – опять долго слушает, варежкой носик промокает, послушная, – Не!.. Меня дедуська на масинку посядив, и я поехала… А возле ыынка я выйду, не забуду. Угу?.., – и опять чего-то слушает, пальчиком точёным джинсовую коленку поковыряв, разговор заканчивая, – У-у-у!.., – не соглашается, – Я бойсая!.. Мам! Я узэ бойсая у тибя!.., – смеётся, облегченно вздыхает, краснея, сделав ответственное дело, – И я тибя либлю!, – целует телефон звонко, – Оцинь-оцинь либлю!.. Пока!.. Пока, мамуся!.. Исё две остановки мине!.. Ага?..

…И мы уже въезжаем в Автозаводской район, и я выхожу на морозное солнце в искристых снежинках, и долго смотрю вслед «Газели»…

____________

Комса* – я долго брыкался, пытаясь не принимать это, но уже привыкаю. «Комсой» коренные тольяттинцы называют один из трёх основных районов города – Комсомольский, где я и проживаю, на ул. Коммунистическая, если чё, Марин.

****

Диман Матюшов.

Если вы ни разу в жизни не пытались разжевать обломок шифера, то вам вряд ли это можно понять, согласитесь?

– Будешь?, – напарник мой, Диман Матюшов, протягивает закоченевшую на морозе честную половинку шоколадки, откусив перед этим деликатно. Я взял покорно, сунул в рот, жую…

Тут надо опять вернуться к шиферу, ибо именно этот грохот в голове должен происходить у каждого, как мне кажется, если кому надо аккуратно прожевать кусочек. Вкусный, с орешками и карамелью, пузатенький огрызок дробится зубами на холоде с таким громким звуком, аж воробьи на ветке переглянулись, смолкнув тревожно. … Пол-часа назад лишь только мы с Димой спокойненько так себе надрывались из последних сил на крыше, долбя наледь, и ни чего не предвещало беды, как вдруг Диме кто-то позвонил, и вот мы уже пулей рванули к его бабуле в другой район, и тащим уже маленькую сухую бабушку в мягких носилках по лестнице подъезда, а врач «Скорой помощи» путается у нас под ногами:

– Головой вперёд, мужчина… Головой, я говорю! Вы что, совсем уже?.. Как маленькие, ей-богу… Ногами ещё рано…

И мы аккуратно вышли из подъезда, и положили бабушку на каталку перед машиной, а бабушка совсем по-детски боится, что «сроним», и хватает меня холодной костлявой ручкой за запястье, а врачиха ворчит привычно по-доброму:

– Нина Павловна!.. Ды… Отпустите вы его!.. Вы же мешаете!.. Ну что вы, как маленькие, ей-богу…

…Бабушку похоронили через три дня, и Димычу на голову свалилась новая напасть. И квартиру надо переоформлять, и ремонт, и то, и сё…

… – Всё детство я вдвоём с бабулей…

Чай из моего термоса Диман всё время нахваливает. У него термос остывает моментально, а в моём чай остаётся горячим очень долго.

… – В поезде как-то едем… Хах!.., – смеётся, вспоминая.

Взмокшие и уставшие, сидим мы на чердаке очередной крыши, отставив в сторону лопаты и верёвки, обедаем.

– А мне бабуля перед поездом строго-на-строго так, мол: «Дима! Если что – скажи тёте, что тебе семь лет!».. Ха-ха-ха…, – отхлёбывает, – … Сэкономить хотела. А проводник подходит, мол, а сколько лет мальчику? До семи лет бесплатно же было. А я такой, мол, чё это за фигня? Мне уже неделю как восемь лет, а бабуля мне хрень какую-то говорит – семь! Прикинь?.. И я такой проводнице, мол, мне восемь лет! Бабушка мне: «Дима!.. Тебе же только семь…". А я рогом: " Бабуль, ты чё? Мне уже восемь лет!"… И пришлось платить, короче… Пол-билета. Ха-ха…, – закуривает смачно, – В купе потом бабуля мне, мол, Дима!.. Я ж тебе говорила, касатик!.. Ты чё, забыл?… Вся от стыда красная… А я, мол, да как же, бабуль?!.. Мне же уже восемь!.. Хах!.. Прекинь?.. А она мне: «Дима!.. Я ж просила тебя, скажи тёте, что тебе семь лет!».. А я как баран… Восемь мне! Чё это за фигня!.. Ха-ха-ха-ха!… Короче спорили-спорили мы с ней, и бабуля в сердцах меня по морде пакетом целлофановым, чтоб заткнулся я уже… Легонько. А в пакете, оказывается кроме полотенца, ещё и баночка с вареньем. Пол-литровая… Забыла бабуля про баночку… Ха-ха-ха…, – Дима закашлялся от смеха, проплевался, и продолжает с удовольствием, – Сколько лет потом она убивалась!.. Ха!.. Простить себе не могла. Что внучека любимого!.. По любимой морде баночкой…

Эти рассказы его, это что-то особенное.

… – А как-то она меня крышкой от пылесоса… Помнишь, пылесосы такие были?.. Как торпеда. Лежачие… И чё-то бабуля с этой крышкой в руке, короче… Пылесос чистит, что ли?… А мы в футбол, и я через всю квартиру… Бабуля во всей квартире пропылесосила, говорю, полы вымыла, а на улице грязюка, осень, а я в кроссовках, по колено в грязюке, как в говне… И с порога ей ору-ору, хотел отпроситься ещё погулять, а она пылесосит, короче, и ни хрена не слышит. И я думаю, чё разуваться? Щас отпрошусь по-пырому, и пойду доиграю, и к бабуле, короче… По всем комнатам её искать!.. А с меня аж течёт… Ха… И подхожу я сзади, а бабуля с пылесосом мудохается… Поворачивается, и аж глаза выкатывает на мои следы… Ха-ха-ха-ха… А я вратарь!… И на мне грязи… Кило полтора только на голове!… И у бабули слов нет просто… А я засмеялся, и она как-то отмахнулась, что ли… И по башке меня этой крышкой. От пылесоса… Трындец какой-то… У меня кровища из башки, бабуля за сердце, чуть ни в обморок… Труба, короче говоря…

Дмитрий Матюшов хороший добрый парень. Работяга. Женщины находят его даже красивым, что меня вводит в ступор. Страшилище нахальное, с претензией на воспитание, а девушки оглядываются, когда мы проходим с ним по улице все в снаряжении, в касках, с лопатами и в соплях.

– Бабуля вот так вот прижмёт всё время меня к себе… Расцелует… И плачет и смеётся, надышаться не может. «Дурачок ты у меня, Дима, – говорит, – это всё потому, что я тебя столько раз по башке стукнула…» Ха-ха…