Юрий Юрков - Карусель, или Матриархат

Опять в деревне только и говорят о везучей Наташке Краюхиной… Опять она первой успела к аварии на трассе «Москва-Рязань» и до приезда милиции нагребла и переправила домой шесть ведер персиков и мешок черешни. В прошлый раз, когда здесь же случилась другая большая авария с жертвами, улов у нее оказался гораздо богаче, тогда она ухватила ящиков десять помидоров, штук пятьдесят электролампочек, правда, большой мощности, которые долго не могла никуда пристроить, и пар десять-пятнадцать новых резиновых сапог. Но и это не все: говорят, был найден ею и кошель; к сожалению, содержимое украл зять и крепко загулял. Правда, не все было пропито: зятька настигла белая горячка и содержимое кошеля исчезло в вытрезвителе. Но и тут Наташке повезло – зять не убил ее, хотя и гонялся за ней с топором.

– Бабушка, бабулечка!

– Ну, что тебе?

– Я на работу хожу через базар, а там столько всего… хочется купить и того, и этого… Но денег нет.

– А ты, внучка, не ходи через базар.

К 35-ти годам Виталик, по его словам, отсидевший за «правду» в тюрьме, обзавелся семьей и… окончательно отвык работать, хотя был здоров как бык. Время проводил в пьянках с дружками, в драках с женой и жалобах на жизнь: никто его не понимает, нет дела по душе, не идти же в дворники… Одним словом, умудрялся жить не работая и ни за что не отвечать. Но недавно Виталик по пьяной лавочке угодил под грузовик, другому бы конец, а Виталик выжил; ему без лишней волокиты дали вторую группу и все виды на первую… Все вокруг него в трансе, а Виталик не унывает, даже хвастает: «Живу как хочу, ничего не делаю, работать не положено, а денежки по инвалидности идут…»

Это был большой человек на нашем предприятии. Всегда на виду, по служебной лестнице поднимался снизу вверх неотвратимо, как лифт. Общественный деятель – да таких свет не видел, по профсоюзным делам ему не знали равных. В полшаге от должности зама остановился. Общественник, организатор, рационализатор, наград – не счесть. Орденоносец. А семьянин какой! Всем на зависть. Дети далеко пошли… И вот ветерана в одночасье не стало. Вы, наверное, видели некролог в печати, с фотографией 25-летней давности. Искренне скорбим… Но возвращаясь с поминальной трапезы, я посочувствовал Самому, какого, мол, человека потеряли…

– Да ну его, – отмахнулась авторитетная личность, с чьим мнением я не смею не считаться, – чудной был – не пил…

– Володя, послушай… Вот ты рассказывал, что после работы или в выходные дни вы любите собираться во дворе с друзьями посидеть, время провести, ну и о чем вы говорите?

– Да ни о чем… все давно переговорено.

– Как поживаешь, Жуков?

– Живу как желудь… каждая свинья может съесть.

Безработица…

– Привет, Витек!

– Здорово.

– Чо смурной?

– Башка трещит после вчерашнего… бригадой одного в отпуск провожали.

– А как же на смену, не опоздаешь?

– Не пойду, бригадир только рад будет, да и ребята подработают. Это не то, что раньше.

– А друг твой Генка-сварщик на работу устроился?

– Не-е… С комплекса и подсобного хозяйства к нему подходили, а вчера фермер был… на работу зовет, дел много по его части.

– Ну и что, оформился Генка?

– Да некогда ему сейчас… пьет.

– Как дела, Тамара?

– Ой, и не спрашивай… совсем озверела без работы.

Не год и не два живя в деревне, я от собак мучился: по ночам воют, причем на разные голоса, спать не дают. И уши затыкал, и окна одеялами занавешивал… Ничего не помогало… А тут как-то идет мимо дома Кузнечиха с Вылетовки: хлеб из магазина тащит, да и остановилась с соседкой, тары-бары – растабары, значит. Только слышу разговор: «Ох, соседка дорогая, как я люблю, когда по ночам собаки брешут, музыка я тебе скажу, послушаю, послушаю да и засыпаю как мертвая…» Вот, думаю, чудеса-то! Музыка? А ночью услышал голоса собачьи, как они на разные голоса заливаются, поют свои собачьи песни, и такой меня покой охватил, что не заметил как в сон провалился.

И с тех пор: услышу собачьи концерты – и сразу сон одолевает. Одним словом, психология.

– Что это ты, Варвара Петровна, среди белого дня в рабочее время подкрашиваешься, красоту наводишь? Или на кого глаз положила?

– Слышали, по радио объявили: меня и главного технолога к директору вызывают, на ковер.

– Не боишься?

– Ни капельки. Интересно даже. Зайдешь в одной должности, а выйдешь – в другой.

Бывший шофер Иван Краснов после аварии, когда по его вине погиб человек, и после развода с женой, живущий в трех измерениях – пьянство, курево и случайный заработок, спешил к нам в деревню, на подмогу. Ждали мы его часам к восьми вечера, а он появился только к восьми утра. В этот раз все у него сложилось не так: не был пьян, забыл в спешке курево. Попутку, правда, поймал быстро, но из-за отсутствия выпивки и табака страшно мучился и с горя заснул, так и проспал 227-й километр Воронежской дороги, где ему надлежало выходить. Очнулся глубокой ночью, где-то за Богородицком. Далеко позади остался Узловский район. И всю ночь, шарахаясь от догоняющих машин, ослепнув и оглохнув от встречных, шел назад пешком.

– И о чем же ты думал всю дорогу, Иван?

– О юности…

Пилкин появился неожиданно, с другой стороны деревни, выйдя навстречу растянувшемуся на километр стаду. За неимением штатного пастуха коров и овец пасли по очереди. Сегодня настала очередь Пилкина. Пилкин, бывший фронтовик, чудом уцелевший до наших дней – всех его «годков» скосили болезни и вино – почти бежал, с трудом переставляя негнущиеся в коленях ноги. И сразу ко мне… «Э-э… ваш баран романовский, э-э… в Заречье перебег… за яркой там гоняется… как попал туда не видел… я было за ним, да где там – летит как чумовой… щас за садом у Романыча мотается… выручай, может, он тебя послушается». Я бросил лопату – чеснок подождет, – крикнув жене о случившемся, и поспешил вниз к реке, стараясь не думать о хлипком наваждении, мосточке без перелил и многих перекладин, который бабули обычно преодолевают ползком, а один мужик шмякнулся в воду и чуть не утонул; мотоциклист хотел в этом месте «перелететь» Шиворонь с ходу. Молодца вытащили сразу, а мотоцикл выволакивали целый день. Но препятствие я преодолел мгновенно, испугался только на другом берегу, оглянувшись на свинцовую стылость воды… Барана я заприметил сразу. Ничего не скажешь – хорошо стервец! Масть серая, с каким-то голубоватым оттенком, передние мослы – с черным отливом, морда белая… килограммов на 60—70 потянет… Сейчас я его скручу. Но бродяга не узнает меня и за хлебом не лезет. Видно, страсть ему рассудок помутила, носится вокруг дома, прыгает через штакетник, в сад рвется, куда его подругу хозяин загнал. Заглянул и я, а там ярка черная, мелкая, породы обыкновенной – другому представителю овечьей породы голову кружит, а на романовского, значит, ноль внимания. Проявив смекалку и удивительную работоспособность ног, улепившись с ног до головы в репьи, я выгнал барана на улицу, к дороге, с намерением через плотину направить домой. Но в последний момент серый разбойник сиганул через подвал и опять очутился у сада. Но и я не дал маху, продравшись не хуже барана через две изгороди, но только с другой стороны, чудом проскочив под носом цепной собаки, которая от ярости даже не могла лаять, а только хрипела, я выскочил было беглецу наперерез. Но, увы, поздно: барана уже увидел сзади. Я за ним, он от меня. И тут я с тоской понял, что надо было бы одеть ботинки полегче, что живот подтянуло и не мешало бы перекусить. Со злости съел кусок хлеба, приготовленный для барана, немного успокоился и стал думать, как перехитрить непослушную животину. У человека разум выше, тем он и отличается от скотины. Что-то надо предпринять. Что?.. Но тут на пороге дома показался сам Романыч, ему за восемьдесят, но он крепок и мог еще, не крякнув, уложить вовнутрь стакан – другой самогонки.