Дарья Мийе - Делать детей с французом

А ведь я тоже мечтала, как буду идти с дочкой по широкому бульвару и рассказывать ей обо всём на свете. А она будет заворожённо слушать и изредка задавать уточняющие вопросы. Например, что это за цвет такой – кобальт или чем перистые облака отличаются от кучевых.

И ещё я обещала себе, что всё-всё буду ей объяснять. Как взрослой. Что никогда она не услышит от меня этого раздражённого «По кочану!».

И она будет впитывать мой сложный синтаксис, с каждым днем становясь всё более близким мне человеком…

Ага, щас!

В четыре года, в возрасте «Как?» и «Почему?», единственная фраза, которую я могла сказать дочери без риска довести её до слёз, была «Я тебя люблю, ты у меня самая умная и красивая». Хотя билингвизм, безусловно, окажется Кьяриным козырем в будущем, в настоящем он оборачивался бедностью словарного запаса. Дочка освоила прожиточный минимум на французском, английском и русском и не торопилась расширять вокабуляр. Я не понимала её вопросов, она не понимала моих ответов. От бессилия она кричала, плакала, била меня и падала на землю в припадке ярости, который со стороны напоминал эпилептический. От бессилия я кричала, обзывала её глупой и страдала приливами, словно у меня уже климакс. Взволнованным прохожим я объясняла сквозь слёзы, что у нас фрустрация на фоне кризиса коммуникации. Те с пониманием кивали и отходили.

Я уговаривала себя, что задавать непонятные вопросы и дотошно требовать ответов – это у дочки возрастное. Но в глубине души понимала, что, скорее, всё-таки генетическое. Достаточно вспомнить наши диалоги с бедной Натальей Васильевной, репетитором по французскому, которая спешно готовила меня к первой поездке в Прованс к будущим свёкрам.

– Почему тут предлог sur ?

– Так говорят.

– Но тут должен быть предлог à , вот же, похожие примеры разобраны на странице сто тридцать два.

– Это исключение.

– У каждого исключения есть объяснение…

– Это привет из старофранцузской грамматики, объяснение давно забылось!

– То есть вы согласны, что в такой речевой ситуации уместнее поставить à , но по каким-то иррациональным причинам стали ставить sur ?

– Дашенька, я уже согласна на всё, даже признать, что Мольер был не силён во французском.

– Да, но хотелось бы всё-таки понять, почему…

И Наталья Васильевна почти всегда находила почему – в древних справочниках мидовских переводчиков, у бывших коллег по «Интуристу», в диссертациях знакомых профессоров лингвистики. У Натальи Васильевны было железное терпение, ведь в свободное от меня время она преподавала в дорогой частной школе, где подростки испорчены ощущением родительского всемогущества.

У меня же совсем не было учительской выдержки. Не было ни знакомых в небесной канцелярии («Почему дождь падает, а река течёт?»), ни докторской степени в оптике («Почему мы видим глазами?»), ни друзей с познаниями в молекулярно-кинетической теории («Почему макароны в горячей воде становятся вкусными, а в холодной нет?»). Я пыталась отшучиваться цитатой из КВН «Потому что гладиолус», но юмора дочка тоже не понимала. Она вообще воспринимала всё трагически-буквально. Если раньше я могла словами играть и жонглировать, вязать из них ажурные салфетки и делать безе, то теперь же они казались гирями, и приходилось думать, какие бы такие полегче выбрать, чтобы скатить их во фразу. Вес слова часто, но не всегда измерялся количеством слогов: двусложные ещё как-то можно было сдвинуть, а четырёхсложные оказывались совсем неподъёмные. Приходилось проявлять чудеса самодисциплины и выражаться строчками из букваря.

«Котик моется лапкой».

«Морковка полезна для здоровья».

«Ты вырастешь и поймешь».

Я чувствовала, как внутри черепной коробки скукоживается мозг, как за ненадобностью отмирают его отделы: брямс – отвалилась, как ржавая водосточная труба, извилина, ответственная за анализ инфографики; пшшш – сдулся нарост, отвечавший за эргономичное планирование рабочего дня. Только мозжечок, регулирующий координацию движений, пока ещё оправдывал существование этого дорогого в обслуживании органа – мозга.

Много месяцев ушло на то, чтобы найти универсальный ответ на дочкины «почему?». Я даже подумывала его запатентовать, ведь в Сингапуре всё патентуют. «Потому что так придумал дизайнер». Эврика! Этим можно объяснить всё, от наличия страз на туфлях до последовательности цветов в радуге. Кто такой дизайнер? Это человек, который придумывает вещи. Например, наша московская бабушка Алёна, она дизайнер интерьеров – придумывает, как будут выглядеть квартиры. Какого цвета будут стены, где будут стоять кресла, из какой породы дерева будет кухонный гарнитур… Кто такой гарнитур? М-м-м. Для начала он не кто, а что. Это комплект мебели – ящички, шкафчики, столики, крючочки. Почему его едят с мясом?! Ах, как гарнир… Нет, с мясом его не едят, его делают на фабрике из дерева или пластмассы, он несъедобный. Несъедобный значит его нельзя съесть. Да, крючочки нельзя есть. Ящички тоже. Нет, это не мамѝ Алёна так решила, просто их нельзя есть, потом что их НЕ ЕДЯТ. Ты вырастешь и поймешь.

Авторитет бабушки рос как на дрожжах. Мой авторитет обратно пропорционально уменьшался.

Понятно, что мысль о втором ребенке пришла мне не из любви к детям, а от пристрастия к тайм-менеджменту. Я хорошо помню день, когда она впервые меня посетила.

– Почему у китайцев узкие гла-азки? – спросила однажды Кьяра, оттягивая веки к вискам.

– Видишь ли, климатические условия в районах обитания азиатских рас исторически были таковы, что из-за степного ветра и песчаных бурь легче жилось людям с узкими глазами. Так в ходе эволюции природа выпестовала монголоидный тип.

Круглые европеоидные глаза Кьяры стали стремительно наполняться слезами. Я вздохнула и взяла её за руку.

– Потому что так придумал дизайнер, самый главный дизайнер, который живет высоко на небе и придумывает, какими люди рождаются. Хорошо?

Дочка кивнула, раздумала плакать и вернулась к играм. Другая бы обрадовалась своей находчивости, а я вдруг сама едва не заплакала. Провидение только что в лоб сообщило мне, что настоящая я никому не нужна.

Вообще-то это чувство мне не ново. Я всегда ощущала шаткость своего семейного положения, потому что не понимала, за что меня любят муж и дочка. Ведь они не пользуются ничем из того, что делает меня уникальной личностью. Не то чтобы у меня породистая внешность или лёгкий характер. Не то чтобы я рассказываю затейливые сказки или делаю умопомрачительный минет. Я довольно посредственно готовлю и сказать, что я создаю дома уют, было бы преувеличением. По правде говоря, действительно хорошо я умею делать только одну вещь – использовать русский язык. То есть то, что мои близкие оценить не в состоянии.