Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган

Жениться, это счастье… И, к тому же, это не сразу приходит. Потому самый лучший совет развития мысли — меньше читай больше размышляй! Добросовестность мысли и никакой мистики… Не зря все религиозные книги говорят, что ты должен найти в себе Разум, который есть ты сам, но бесконечно мощнее, умнее, глубже и насыщеннее тебя. Ибо управление любым процессом тела в миллиарды раз сложнее самых сложных часов, которые делают местные мастера… Вот почему говорится о Вратах, в которые надо войти, а не о накоплении с нуля… И у тебя на руке шрам… Я не помню, откуда он и откуда я это знаю… Он кажется цельным, но, на самом деле, если посмотреть ночью, то те, кто видят ночью, увидят в нем светящегося красным дракона… Под водой ты увидишь страшную сильную тень дракона… А если посмотреть в лунном свете, намочив его девичьими слезами, то дракон будет добрым и двуглавым… Почему ты бросил меня на растерзание, Любимый!? — я вдруг залилась беспросветными слезами, не выдержав. — Ты не знаешь, что я сумасшедшая…

Мне показалось, что он выпростал мокрую от слез руку в лунном свете и ахнул.

А потом вдруг притянул меня к себе, пытаясь рассмотреть мое лицо, целуя. Но я не дала, все так же, плача, притянув его лицо к себе руками. И мы застыли так, молча, в этом поцелуе, когда я плакала…

И тогда я поняла, что я сплю…

Проснулась я почему-то с мокрыми от слез глазами. Я поняла, что меня разбудили, но не могла унять слез. Как и с трудом понимала, где реальность, а где правда.

— Сейчас будем дома… — как-то глухо сказал голос, пробуждая меня. Он просто завораживал меня своим мягким, простым и чистым голосом. Казалось, он не может сделать ничего плохого, от него просто веяло страшной силой. Зачем он пробуждал меня оттуда, где было так хорошо? Мои мысли опережали чьи-то мысли, еще не закончившиеся словами, его слова словно продолжали мои мысли, словно мы творили какую-то гармонию…

Меня потрясли.

— Очнись! — мрачно сказал он. — И не реви. Я разберусь.

Я очнулась и оказалась в другой, не менее приятной сказке. Я была все еще на руках…

— Я могу тебе еще что-то рассказать? — предложила я. — Что я думаю. Ты…

Я все равно плакала.

— Нет, не надо, — почему-то быстро сказал он. — Откуда ты знаешь, что мой шрам не шрам, а это особая татуировка? Я сам это не знал до сегодняшнего дня…

— Я не помню… — с болью сказала я, пытаясь вспомнить, недоумевающе смотря на него. Что он говорит? Я смотрела испуганно и непонимающе. — Я что, что-то бормотала, да? — пролепетала я. Я ничего, ничего не понимала.

— Не думай и спи… — резко сказал он.

Но я снова плакала и плакала. И не понимала почему. Наоборот, каждое его неловкое объятие или попытка утешить вызывали у меня пароксизм истерики.

— Спи! — приказал он. — И ничего не бойся вообще.

— Но что… — недоуменно залепетала я, но только крепче обняли, как я не рыдала.

Иногда неожиданно так бывает. Я поверила ему сразу и безоговорочно, и просто доверилась его рукам, как жила. Мне казалось, что я уже знала его запах, и что это уже было. Что я была на руках. Как сейчас. Поудобнее устроившись на них. И я, наоборот, снова незаметно заснула, укачанная его сильными и нежными руками…

— У нас были дети? — вдруг тихо спросил он сквозь сон, когда убедился, что я уснула. Или это мне приснилось.

Я забилась в истерике. Я заметалась в кошмаре сна, крича и вырываясь. Я почему-то кричала. Кто-то меня успокаивал. Я не помню.

Я не помню, что было.

Я совершенно не помню, что было. Было и горько, и все почему-то сладко ныло, когда меня касались его сильные руки… Никогда такого не было… Я спала.

Глупости, конечно, но они были мне приятны… И сквозь сон успокоено шмыгнула… Он что-то втолковывал, будто малому и глупому дитяти, точно успокаивая перед чем-то и чувствуя, что его голос меня успокаивает. Но я не слушала… Просто наслаждалась им… И тепло разливалось по сердцу.

Не знаю, сколько я проспала в блаженной неге… И, почему-то, отчаянно, отчаянно ревела во сне.

— Все хорошо… — очнулась я от его слов. Он осторожно вытирал мои слезы, все еще бывшие на щеке. Или это были капли дождя, попавшие на мое отчего-то счастливое детское лицо? Мне казалось, что я вернулась в детство, что я дома, и что сейчас войдет мама…

— Я принес Вас к себе домой, пока к Вам не вернется память… — сказал он. — Уже видна наша заимка, вернее ее ориентиры… Здесь за Вами присмотрят и вылечат… Нечего бояться урагана. Вам восстановят память и вернут отцу.

Я вздохнула. Я ничего не понимала, что произошло. Он говорил так, будто ничего не было, я не кричала и не билась, и я просто проспала у него на руках. Ни мыслей, ни кошмара. Просто уснула, когда он взял меня на руки, а теперь проснулась от страха. Это был просто сон. К тому же он мгновенно исчезал, как всякий сон, и я почти ничего уже не могла вспомнить — ни что я с ним делала во сне, ни… Ужасно…

— Да ты уснула! А я тебя разбудил. Не спишь? — он осторожно прижал меня к себе, встряхивая. — Вот и хорошо… Мы уже почти дома… Не плачь…

Что-то выглядело в его поведении странным.

— После того, как мы встретились, ты уснула… — уловив мой взгляд, сказал он. — Тебе, наверное, приснился какой-то кошмар? Урагана больше нет, никого больше нет, я защищу тебя, я найду, кто ты, только не реви!

Когда хочешь кого-то успокоить, явно не стоит говорить — "не плачь" — это издевательство. Ибо даже если у него еще сухие глаза, и он совершенно не собирался плакать, стоит "посочувствовать" ему — не плачь, ну не плачь.

Достаточно просто спросить: ты не плачешь? Этого обычно хватает. У тебя против воли покатятся проклятые нелепые слезы, ты разрыдаешься против желания.

Так и его успокоение оказало прямо взрывчатый эффект на мои расшатанные полусумасшедшие и самостоятельные чувства. Я по-глупому, как противный капризный ребенок, снова заплакала и заныла, не в силах остановиться. Хоть и пыталась, сознавая идиотскую глупость своего поведения. Я сейчас была почти как младенец. Что хочет — не знает, и возможности сказать об этом не имеет, разве только слезами.

Смех и горе, кто бы подумал! Но я не могла контролировать свое поведение, как не издевательски это звучало. Это была не я, а какой-то ребенок… И всю глупость и бестактностью своего поведения я не понимала. Я даже не сознавала этого.

Я снова тщетно беззащитно прижималась к нему, потеряв всякий контроль, инстинктивно ища у него помощи и защиты. Я не могла себя заставить. Руки сами тянулись к нему и гладили его волосы автоматически, будто всегда так делали, забыв, что так нельзя вести себя с незнакомыми людьми. Они вели себя автоматически, выскальзывая из-под контроля. Я забыла даже, что я встретила этого человека впервые всего два часа назад. Я пыталась это все прекратить, честно. Отчаянно сжимая руки в кулаки, сжимая в линию вздрагивающие открывающиеся губы, кусая их, пытаясь прекратить рев, но не тут-то было…