Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган

И, в конце концов, много думать можно и в тюрьме… Да!

Само собой, я понимала, что тэйвонту сейчас полностью блокируют реку. Я не сомневалась, что уже найдены лодки, хотя, периодически бросая взгляд назад, я их не увидела. Даже если их нет, в этом случае они будут найдены. В крайнем случае, кобра родит лично, постарается, но реку в щипцы возьмут. И будут вылущивать меня как больной зуб из местности.

Потому на этот раз, как только скрылась из виду тэйвонту в одном из рукавов, как можно быстрей через лазейки проток я выбралась сразу на другой берег.

Вообще-то я хотела утопить лодку, а сама бегом вверх по реке, но тут сам случай помог. Табун! Табун лошадей! Я увидела лошадиный табун!

— Сколько стоит лошадушка? — спросила я у табунщика. Он помялся и назвал такую цену!

— Если возьмешь, конечно, — почему-то тихо добавил он. Его спутник покачал головой.

— А ты лодку видишь? — спросила я замогильным голосом, не обещавшего ему ничего хорошего и вечного.

— О, так бы сразу и сказали, что вы тай! Как не дать тэйвонту! Милым стражам! — бешено засуетился тот. — Знаем, знаем, за рекой живем! — приговаривал он.

Похоже, местные жители были не прочь задобрить тэйвонту жертвоприношением, как раньше закладывали одно животное грозным идолам стихий, пытаясь умилостивить их.

— Есть ли у вас кони, у которых какие-то проблемы, но они нормально скачут? — почему-то спросила я. И сама же себя обругала — что за идиотский вопрос.

У того лицо горестно исказилось.

— Вон, посмотри какой жеребец…

Я бросила взгляд и даже присела. Вот это конь… Только страшный, могучий, бешенный. Глаза безумные, лютые… И дело даже не в глазах, и не в породе — он не был из видных тонконогих скакунов. Не был и из тяжеловозов… Дело даже не в этом… От коня, от его мышц почему-то веяло такой неистовой, сокрушающей, бешеной силой, что я даже содрогнулась…

— Никто не знает, сволочь, откуда прибился, — горько сказал табунщик. — Ну и наплакались же мы с ним. Он боевой конь! Или жеребенок боевого коня. Но только хитрый, мерзавец. Табун мутит! Десять лучших жеребцов изуродовал. Всех кобыл перекрыл, теперь вместо нашей известной породы черт знает что с приветом родится — чуть не плакал этот человек. — Его убить пытались, так он близко не дается, стрелы знает и ныряет вниз. Или же сволочь, за породистых коней прячется. Скольких покалечили! Да он сам на стрелявших охотится — уже двадцать человек, охотившихся за ним, сам убил. А большая опасность — уходит из стада, и пойди его найди в мелкой воде и густых зарослях шельды. А потом снова…

— Собак бьет только так копытами, — пожаловался подъехавший егерь. — Сволочь! — выплюнул он.

— Ты думаешь, почему мы здесь? — печально спросил табунщик. — Табун гоним? Да мы его поймать хотим! Разор и только. Уже в конюшнях бы пусть стояли! Он же сам ни секунды на месте не стоит, и табун гоняет по всем направлениям, как бешенный. Уже даже самых мирных коней драться научил. Ты к кобыле, а она тебя, как боевой конь давит и убивает копытами!

— Гадина! — сплюнул егерь. — Сколько ковбоев, пытавшихся его усмирить, покалечил. Никто даже и не считает. Убьют его рано или поздно, да поздно. Это хорошо, еле табун нашли, сам на вас вышел, — он подобострастно улыбнулся, — а то и его не сыскать. Отмашет где-то за сотню-другую километров и ищи по Дивенору.

— Пятерых тэйвонту сбросил — больше никто и не пытается. Лучшие из лучших наших конюхов еще до сих пор не выздоровели.

Все. Услышав такое, я стала невменяемой. Эти несчастные люди не знали, что мне нельзя говорить такое, что кто-то чего-то не может, ибо я сама от этого зверею и становлюсь не восприимчивой ни к какому голосу здравого смысла. Знали бы они, чего вызовут их угрозы и устрашения, так десять раз поостереглись говорить бы мне такое. Сказали бы, что он шелковый и руки лижет, еще и предложили бы подержать, пока сяду… Лишь бы ушла прочь.

— Продаете мне его? — ухмыльнулась я. Говоря, я свивала в лассо тончайшую и крепчайшую веревку тэйвонту, бывшую в лодке…

— Да я сам десять раз заплатил бы постолько, лишь бы его кто-то взял! — выкрикнул табунщик. Правда, приняв это за шутку.

— Ну, смотри, — сказала я, нагло снимая с чьего-то привязанного коня уздечку. — Чтоб слово не меняли… С тебя десять раз по столько… Нет, — я подумала, что слишком много требовать еще и к коню неприлично, и сказала:

— Пять…

Мгновенно вынеся лодку на берег бегом и кинув ее в заросли в метрах за сто от воды, я нырнула в траву.

Сначала табунщик с егерем недоуменно переглядывались, когда я несла лодку, думая — не больная ли я, — а когда я направилась к табуну, ахнули.

— Ты что сдурела?! Куда?! Стой!!! Он убьет тебя! — выплюнул, как из арбалета, егерь, до которого наконец, дошло.

— Стой сумасшедшая девчонка!

Они еще что-то вопили, ругались, молили, даже плакали, но я не развернулась.

— Там же взрослые тэйвонту не справились! — заклинали меня вдогонку. — Ты больная, ты сумасшедшая, ты…

По крайней мере, они отвлекли на себя внимание, поскольку я вовсе пока не пыталась добраться до вожака. А я, внезапно вылетев из травы, прыжком сбила на землю отбившегося немного от стада изумительно белого, тонкого жеребенка.

Вернее, это была она. В линиях которой явно угадывались черты безумного папаши и одной из самых красивых, тонконогих, даже нежных кобыл стада. Которую, как я заметила, "хозяин" особо баловал и даже сейчас тыкался ей носом в плечо.

Сноровки моей еле хватило и на это, то есть, чтоб незаметно подобраться к жеребенку и сбить его на землю. Тем более что я при этом была занята — устроила такой спектакль! На десять театров хватит!

Дело в том, что я одновременно голосом имитировала нападение волчьей стаи, что я умела с детства. И заставила несчастного лошадиного ребенка, пережав горло и нанеся пару болезненных ударов этой дочери достойных родителей, вопить от ужаса и страха так, что встрепенулся весь разбредшийся табун. Прямо смертный крик. Ну, еще раз! — рыкнула я, имитируя щелканье волчьих зубов. Громче.

А мне нравится. Дура я буду, если папочка, собак убивающий в мгновение ока точными ударами копыт, не будет тут как тут. Он же обязан защитить свой табун!

А он это сделает. Потому что я оттащила тонко визжавшего жеребенка в кусты, чтоб меня не было видно, а сама громко выла и рычала. И снаружи слышен был волчий вой и грызня. Я имитирую звуки очень точно, особенно волчий вой.

Нельзя сказать, что я особо коней обманывала. Потому что глаза мои к тому моменту пылали пламенем не хуже волчьего.

Как он вынесся на меня! Даже слыша его приближение, я еле успела уклониться!

Дьявол! Настоящий дьявол! Он даже достал меня копытом, слава Богу, когда я уклонилась.