Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган

Да и поздно. Разорвет вместе с крошечными детьми живьем… Доктор закричал, остальные закрыли глаза, чтоб не видеть этого ужаса…

Все произошло в мгновение. Я метнула молоток прямо с руки… Только что объясняла доктору, что это оружие, и тут же холодно метнула в собаку молоток одной рукой, так и не выпустив маньяка второй… Вот! Молоток залопотал как вертушка, с характерными непрерывными взрывами и свистом разрывая воздух, потому что кружился, брошенный со всех сил… Бешеная собака не успела прыгнуть, ибо молоток ударил ее в лоб в начале прыжка, проломав череп.

Доктор вытер пот и обернулся ко мне…

— Спасибо, — совершенно другим голосом потрясенно и даже почтительно сказал он.

Я же, застонав, схватилась за голову, ибо резкий рывок при броске вызвал ноющую тупую боль в висках и голове и резкую потерю зрения. Прикрыв глаза на мгновение, я сказала:

— Я, конечно, не знаю, как им пользоваться… — виновато сказала я, не понимая, почему надо мной смеялись. Слишком туманилось. — Но, по-моему, оружие как оружие… Раз аэнец сделал такое, будьте уверены, что он умеет им владеть… Я видела вещи и похлеще… — я в отчаянии сжала виски, ибо голова просто разрывалась. — Самая простая палочка может стать смертельной в опытных руках… А этой штучкой, я полагаю, разбивают шлемы… Очень удобно…

Я в изнеможении откинулась на стенку, не в силах выдержать боль в голове, и ничего не видя. Я сильно сжала глаза, надеясь, что странный припадок слепоты и головокружения пройдет, и никто этого не заметит… Никто не увидит, что взгляд пустой. Мне было стыдно за слабость… Но доктор уже обратил внимание на мой странный жест и странно взглянул на меня. Мгновение, и он был возле меня и приложил руку к моему лбу. Не обращая внимания на мои протесты.

— У нее жар! — ахнул он. — Живо носилки, болваны!! И ты, племяш, болван, — рявкнул он, — неужели не увидел, что она больна, так еще и с молотком сунулся!!!

— Я никогда не болею, — запротестовала я, но протест вышел каким-то тихим.

Хотя мне казалось, что я стараюсь говорить громко…

Но на меня накатила странная волна и голова закружилась, а голоса то приближались, то удалялись куда-то вдаль, и я обессилено облокотилась на стену. Я слышала какие-то крики, суету вокруг меня, несущую нас…

— И где она умудрилась ее подхватить…

— Я никуда не заезжала кроме Ригэ и Санэ… — протестовала я, но получалось как-то против воли вяло.

— Вот уж эти упрямые тэйвонту! — расплываясь, осудительно сказал доктор. — Они всегда все знают лучше всех. Да вчера передали по солнечному телеграфу, что в

Ригэ эпидемия инфлюэнцы!

— Я! — но меня не слушали и куда-то несли…

— Да отпусти ты его! — кто-то пытался разжать мою руку, ибо я даже в таком положении умудрялась заламывать и тащить стонущего и ввизгивающего врага за собой, мгновенно ловя любые изменения на ощупь и все равно скручивая его, как бы меня не несли…

— Не… — медленно через силу сказала я. — Он тогда ударит меня молотком…

— Видишь, дурак, — кто-то выговаривал несчастному лекарю. — Чокнутый, как ты умудрился молоточком… молоточком заболевшую тэйвонтуэ?!

— Так откуда я ж знал, что она бешенная!?! — это был истерический вопль истерзанной пытками души. — Я ее десятой дорогой обойду, а мне ведь еще молоток из головы собаки выковыривать!

А может, все и не так было, ибо я уже проваливалась в глубокую пропасть, у которой не было конца…

Огонь цветет… Эти умноженные в бесконечность рассеченной психикой цвета заставляют меня кричать… Кто-то подносит мне воду, я захлебываясь пью, но ничего не вижу — в голове ослепительные, в нечеловеческих красках, словно слепящие зеркала, пылающие протуберанцы, странные облики такой небывалой утонченности и красоты… Я кричу… Я испытываю страх перед собственным воображением, рисующим мне картины такой немыслимой красоты, от которых можно сойти с ума и забыть прошлое… Даже если всплывали мои собственные воспоминания, они словно утончались, теряя насыщенную грубость, и становились чистым прозрачным светом… Чистым безосновным, струящимся и пронизывающим светом бесконечной глубины, и этот свет захватывал с собой сердце… и от этих красок я испытывала почти телесно ощутимую, тянущую сердце радость, и радость, иногда переходящая в экстаз, заливала тело горячей и сладостной волной… Вся моя жизнь оказывается тут, в одной точке, ее можно взять рукой… Я смеюсь…

Как просто… Это я! Вся моя жизнь, все мои мысли — они здесь, одна точка, которую я охватываю всю… Огонь цветет… Он становится вдруг бесконечным морем, трепещущей радостью, и по этому морю плывет, захлебывается брызгами убаюканная покоем душа, отдыхая в блаженном трансе… Но кровь бьется в виски, а вымотанный, усталый мой мозг ревет на бешенном ходу, перейдя все грани реального… И я кричу… Огонь цветет… Инерции бесконечных направлений движения Сознания, что имели место за всю жизнь, вдруг воскресли, ожили все направления мысли… Вся жизнь вдруг вместилась в один миг, момент, точку всеми своими плоскостями и гранями, всеми своими деталями, всеми своими звуками и красками… Я не могла пошевелить головой, ни даже приподнять ее, задыхаясь, но это только для тех, кто смотрел со стороны… Мне же казалось, что я бешено устремляюсь, как комета, в межзвездных просторах, качаюсь, плыву, по огненному морю, живу так, как еще никогда не жила среди радужного шаления, урагана, в блаженном божественном мерцании… Будто попав в космический простор в шале огненной, радужной феерии огней…

Смутно сознается, что кто-то пытается влить мне лекарства, держит мои руки, пытается успокоить, когда я мечусь, встревожено склоняется надо мной, и я вижу такие родные усталые глаза… Они встревожено приближаются, они что-то ищут в моем лице… Кто-то отчаянно кусает губы, когда мне тяжело, когда наступает кризис, и силы покидают меня… Я вижу глаза, наполненные горем, кто-то что-то кричит, все мечутся, суетятся… Пытаются втолкнуть в рот ужасно горькую гадость… Но я качаю головой, вернее мне кажется, что я качаю, я кривлюсь — мне не хочется отвлекаться сюда, куда зовет меня чужая боль…

— Кризис, — я слышу чей-то холодный голос. — Она или выживет или… Скорей всего "или"… — говорит он устало.

— Доктор, сделайте что-нибудь! — отчаянно, в муке и так безнадежно, словно теряет все, кусая губы, говорит какой-то человек, протягивая к нему руки.

Кажется, по лицу у него текут слезы, но он их не видит… Никогда я еще не слышала, чтоб в суровом мужском голосе было столько горя и терзания.

— Я попробую, но это очень опасно, — наконец неохотно говорит он. — Она может погибнуть…

— Я сделаю все… — тихо говорит человек.