Евгений Мин - Другие времена

Как-то утром он зашел в Александровский сад у Адмиралтейства, уселся на скамейку и вынул из кармана пачку сигарет «Варна». Здесь они стоили значительно дешевле, чем в Париже.

На солнце, полузакрыв глаза, как сытые кошки, грелись старушки, сторожившие детей.

Старушки молчали, дети болтали и смеялись.

Он прислушался к их голосам и невольно вздрогнул: дети говорили по-русски!.. Дети!..

Там, в Париже, он мог еще слышать безукоризненную старомодную речь стариков, ломаный язык «второго поколения», но не детей. Здесь дети говорили по-русски.

Он вернулся в Париж, снова сел за руль старенького «рено», а ночью, лежа без сна, он вспоминал не Дворцовую площадь, не белые ночи над заливом, а детей, говоривших по-русски.

Так прост и сложен был сюжет нового рассказа Дроздова, и, как всегда, жизнь соседствовала с выдумкой.

С русским шофером Дроздов познакомился во время одной из своих поездок в Париж. Этот старик эмигрант мучительно тосковал по России. У него была жена-француженка и не было детей.

– И это хорошо, – сказал шофер, – очень хорошо, иначе они выросли бы французами.

Рассказ писался легко. Ничто не мешало Дроздову: ни скрежет трамваев на остановке, ни рев мусорных машин во дворе, ни студентка консерватории в квартире под ним, бившая по клавишам рояля.

В десять часов в кабинет вошла жена, черноволосая, с очень белым лицом.

– Леня, – сказала она низким красивым голосом, – пора завтракать.

Дроздов оторвался от машинки, посмотрел на жену через телескопические стекла очков влюбленным взглядом, сказал: «Хорошо» – и пошел на кухню.

Завтракали они вдвоем, девочки уже ушли: старшая, Катя, – на завод, где работала переводчицей с английского, младшая, Таня, – в университет. Обе еще не были замужем, хотя Кате уже исполнилось двадцать восемь, а Тане – двадцать три.

– Я налью тебе кофе с молоком, ты ведь любишь молоко, – сказала Зинаида Павловна таким голосом, каким говорили в прошлом веке королевы в Малом театре в трагедиях Шиллера.

– Люблю, – покорно ответил Дроздов, который терпеть не мог молока, но не стал бы возражать Зиночке, даже если бы она предложила ему цикуту.

Он все еще был где-то далеко, со своим героем, но старался войти в домашнюю обстановку, потому что Зиночка требовала отключения от мыслей во время еды.

– О чем ты думаешь? – обиженно спросила жена.

Дроздовы прожили вместе тридцать лет, и все эти тридцать лет Зинаида Павловна обижалась на мужа. Ей казалось, что он мало ценит ее, красавицу из Киева, ради него бросившую консерваторию и ушедшую с головой в семейные дела.

– Нет, ни о чем, – как-то по-детски испуганно ответил он.

Большелобый, губастый, в цилиндрических очках, он был похож на марсианина, или, точнее, на одного из представителей неземной цивилизации, выдуманных приятелем Дроздова, преуспевающим писателем-фантастом Евгением Борисовичем Вершининым.

– Катя очень устает, бедный ребенок, – вздохнула Зинаида Павловна, положив на тарелку Дроздова кусок рыночного творога. – Подумай, вставать в семь и целый день мучиться в этом аду.

– Угу, – рассеянно отозвался Дроздов.

«Как все-таки он невнимателен к детям», – подумала Зинаида Павловна и спросила:

– Над чем ты работаешь сейчас?

– Так, выстукиваю один рассказ.

– Рассказ?

В голосе Зинаиды Павловны прозвучали едва заметные нервические нотки.

Ей не нравилось, когда Дроздов писал рассказы. С ними было не меньше мучений, чем с романами, а давали они гораздо меньший экономический эффект.

– Да, рассказ, – повторил Дроздов, – ну, я пойду.

В передней он наткнулся на шкаф и добродушно рассмеялся:

– Зиночка, если будут звонить, меня нет. Уехал, сбежал, умер!

– Не глупи, – строго сдвинула брови Зинаида Павловна.

Она была суеверна и не выносила подобных шуток.

Дроздов писал. Жена оберегала его покой. Телефон в этот день звонил особенно часто, и всем она отвечала, что Алексея Денисовича нет и не будет ни сегодня, ни завтра. Только один звонок нарушил ее непреклонность.

– Козлик, – сказала она тихо, входя в кабинет, – тебя Юрий Парфенович.

– Кто? – не понял Дроздов, вступивший в эту минуту на родную землю вместе со своим героем.

– Юрий Парфенович.

– Не могу, не могу! – замахал руками Дроздов.

– Леня, это же Юрий Парфенович! – твердо сказала жена.

Дроздов вздохнул, поднялся из-за стола и вышел в коридор.

Юрий Парфенович ведал путевками в санатории, заграничными командировками, которые не занимали Дроздова, но которыми должна была заниматься его жена.

Минут пятнадцать Дроздов мычал, слушая Юрия Парфеновича, а когда вернулся к письменному столу, долго не мог поймать ускользнувшую нить воображения.

– Я уйду ненадолго, – сказала жена, осторожно заглянув к нему в кабинет.

– Пожалуйста, – кивнул головой Дроздов, и Зинаида Павловна опять обиделась. Она думала, что Дроздов не может прожить без нее и минуты.

Две недели Дроздов писал, не замечая ничего вокруг себя, а когда кончил писать, почувствовал усталость и пустоту.

Рассказ отлежался. Дроздов решил прочесть его жене.

Предстояла встреча с новым редактором журнала. Чем старше становился Дроздов, тем больше он робел перед редакторами, хотя многие из них годились ему в сыновья.

– Вот, Зиночка, послушай, – сказал Дроздов, – если у тебя есть время. Только будь строгой и придирчивой.

– Мое время принадлежит тебе, – улыбнулась Зинаида Павловна и подумала, что сегодня ей нужно сдать белье в стирку, отнести в починку обувь и еще успеть съездить на рынок за телятиной.

Дроздов читал, кидая взгляды на жену через свои марсианские очки, а она, уютно устроившись на диване, выбросила из головы хозяйственные мысли и слушала его.

– Все, – сказал Дроздов, переворачивая последнюю страницу. – Ну, что скажешь?

– Хорошо, очень хорошо! – воскликнула Зинаида Павловна, искренне восхищенная тем, что услышала. – Но, как всегда, ты непростительно щедр, другой бы из этого сделал роман

– Я не другой, – виновато сказал Дроздов. – И знаешь, мне кажется, где-то затянуто..

– Только не вздумай сокращать!.. Ты испортишь!

– Но все-таки, что ты заметила?. Есть недостатки?..

Зинаида Павловна задумалась. Она находилась еще под впечатлением услышанного, но практический женский ум начинал работать.

– Очень хорошо!.. И как верно!.. Я все узнаю… И площадь Пигаль... И сиреневые сумерки над Сеной... И улицу, где покупала эти духи.. «Суар де Пари».. И шофера с толстым, бугристым носом. Кажется, он был женат... И еще, помнишь, один раз он сказал вместо «прекрасно» «шарман».

– Да, но... – начал Дроздов.

– Конечно, ты художник.. Но, видишь ли, ты пишешь его с излишней симпатией... Он бывший белогвардеец... Нельзя ли это убрать?..