Люда и Игорь Тимуриды - Как воспитать ниндзю

- Я так и не смогла его найти, – тихо сказала я.

Так я нашла отца.

- Я так хотела показать тебе, что я достигла, – еле слышно прошептала я, – а получилось... получилось... что я плохая...

Он о чем-то жестко переговорил с адвокатом, поругался с японцем, а потом отбыл в город и вернулся с половиной денег.

С помощью японца, отца и адвокатов это помогло нам выстоять. Хотя потребовало чудовищного напряжения. Отец обнаружил редкую серьезность и деловитость. Моя беда выявила в нем редкую до этого жилку ответственного и сурового человека. Он потом стал даже слишком бережливым и меркантильным.

И хоть это не могло помочь частично избежать катастрофы, но отец помог еще раз. Японец поговорил с ним по душам, а потом они что-то решили и ударили по рукам. И съездили в город, на праздник, который устраивала королевская пара. И на который была приглашена вся лучшая знать, что собиралась на карточные игры. Я не знаю, как туда отец провел японца, известного тем, что, перекинув колоду из рук в руки, он, со своей чудовищной наблюдательностью уже просто по незаметным отличиям рубашек отличал все карты; и, к тому же, со своей убийственной ловкостью рук и мгновенностью движений и дьявольским умом так тасовал карты, что выдавал именно те, которые должны были быть по комбинации, продуманной им до последнего хода и последней карты в голове с учетом характеров партнеров. Вряд ли дураки подозревали, что у него уже рассчитан и предположен каждый их ход. Наверное, отец провел японца, переодев его женщиной, выдав за одну из знакомых. Что для японского маленького тонкого лица без растительности было раз плюнуть. Также мне не рассказали, чем они занимались там за карточным столом, чтоб не подавать ребенку дурной пример, но отец собрал всех кредиторов в одну игру и взял банк. Сколько раз он садился с японцем за стол, я не знала, но он тихо наказал всех своих кредиторов так, что те чуть не плакали. Хотя, надо отдать ему должное, он взял от них только суммы процентов с расписок, взяв лишнее только с тех богатых людей, которые, обладая большими состояниями, все же подставили его дочь, ставя ее угрозами в критическое положение. На громадном балу в две тысячи человек они втянули в игру по очереди всех “заимщиков”...

Вернулись они с японцем усталые, но полностью покрыли мою недостачу в моем “головном банке” и долг был погашен. Хотя совесть моя осталась раненной, и я стала просто безумной в своей честности, стараясь искупить хоть немного свой тайный страшный грех и часто плача. Но мы сумели с этими деньгами не только устоять, но и даже обрели некую прибыль, ибо, спасаясь, я пошла на некоторые авантюры и они не выгорели.

Слезы мои были вытерты.

Когда мы победили вместе, я уже снова была без ума от отца, его искрометного юмора и ужасающего обаяния. К тому же он забрал меня с собой в очередную дипломатическую поездку, боясь, что кто-нибудь из слуг выдаст кто он. Но я в то время ничего не слышала и не хотела слушать – я слишком была счастлива, обретя отца. Правда, какие-то слухи потом дошли до меня через партнеров, что кто-то собрал все данные о выигрышах в тот день и связал с расписками и графом, ибо некоторым не понравилось, что он так “удачно” взял банк в разных комнатах сто сорок раз за вечер... Раздались даже несмелые слухи, даже не слухи, а так, это глупо конечно, что он не чист на руку... Но в тот вечер за ним следили с особой тщательностью, и знатоки скрипя зубами проглотили, что он играл честно... Тем более, что он в каждой партии брал то одну, то другую даму “в помощники”, открывая ей карты, и даже прося ее сыграть... И они потом клялись, что он играл абсолютно честно... И, сжав сердце, люди признали, что у него редкая удачная рука.

О том, что удачная рука сидела рядом на другом конце стола и сдавала карты, отчаянно гнусно матерясь по-японски про себя всеми нехорошими словами мира, когда ее хватали под столом за накачанную гнусную железную конечность профессионального серийного убийцы, никто и не заподозрил.

Японец потом еще целый месяц шипел и плевался при виде карт и упоминании бала, так и оставив во мне твердое детское убеждение, что этим занимаются одни гнусные извращенные типы.

Отец только хихикал.

Так, чтоб японец не видел.

Но вообще, был очень благодарен ему. И считал, что тот молоток.

Я же была вне себя от счастья и буквально пела и летала, как на крыльях.

Отец был жив. Это было главное, а что случилось с его сыном, меня не волновало – молодой идиот меня больше не беспокоил.

Более того, в один из дней отец вдруг представил меня неожиданно своей жене, сказав ей – это твоя дочь. И все.

- Это твоя дочь.

Так я обрела свою маму...

Та похлопала глазами. Но я так растеряно, так испугано и с таким страхом глядела на нее, безумно боясь своим детским сердечишком, что она не признает меня (мне ведь никто не сказал, что это не моя настоящая мама, а я ничего и не заподозрила, ибо, оказалось, я слышала, что и она долго не видела мужа, а я никогда не видела матери), что она вдруг оттолкнула мужа и подхватила меня на руки, не давая мне разрыдаться. Ибо личико мое уже готовилось искривиться, а сердечишко ухнуло в пропасть, ибо она так долго на меня и странно смотрела и, видимо, не узнавала.

Так я обрела маму...

И сестру...

И прожила счастливую жизнь, потому что между нами не делали разницы. Вне Англии. И меня оба родителя любили даже больше, чем старшую сестру. По крайней мере, так я чуяла....

И только лет в десять, я постепенно все-таки выяснила по крошечным кусочкам как разведчик, что я бастард...

И, хуже всего, что еще какой-то ненастоящий. Ибо в том, кто мой отец, были обоснованные сомнения. В нашей семье почему-то передавалось полное сходство из поколения в поколение, а я была ни на кого не похожа. Хоть бы я была настоящим бастардом, а то никто и не знал, откуда я появилась. И даже в том, что я бастард, у всех были основательные колебания. Гадкий подкидыш какой-то, и только. Все за моей спиной так и говорили, что я подкидыш от лесного народца. Маленькая, непропорциональная, некрасивая, и похожая к тому же на лошадь.

В общем, гнусное положение. Вы понимаете. Раньше то я не задумывалась, твердо считая себя дочерью. А сейчас очень даже задумалась.

К тому и отец и мать меня очень любили. И я не понимала, отчего меня не хотят признать дочерью официально, и было обидно и тяжело до слез.

В Англии ли, знаете, ужасный снобизм. И быть бастардом это значит... Это очень плохо значит. Это значит, что ты на уровне служанки, как бы к тебе не относились отец и мать, а служанки ведь тоже люди.

Я как-то не задумывалась в бесчисленных путешествиях с отцом, что в Англии своя структура взаимоотношений, и насколько тут важен титул. В своих бесконечных поездках по делам по всему миру, мы с отцом были, скорей, компаньонами и боевыми соратниками. Ведь и Джордж, и отец всегда видели во всех независимо от народности людей, и оценивали их также соответственно не по титулу. Не потому, что им был свойственен так называемый демократизм, как у аристократов, а потому что они даже не понимали, как можно иначе. В боях претензии на титул были смешными, и для отца китаец и индеец были такими же боевыми соратниками и людьми, даже братьями, как и он сам для них.