Аркадий Аверченко - Призвание

Аверченко Аркадий

Призвание

I

Угадать призвание в человеке, направить его на настоящий путь - что может быть прекраснее этого?

Издатель газеты "Суета сует" критически оглядел мою фигуру и

- Гм... Что же вы можете у нас делать?.. Гм... Василий Васильевич очень просил за вас, а мне хотелось бы сделать ему приятное. Знаете, что? Поступайте к нам на вырезки.

- На вырезки, так на вырезки, - равнодушно согласился я. - На какие вырезки?

- Это очень несложное дело. Вы берете пачку только что полученных чужих газет и начинаете проглядывать их, вырезывая ножницами самое интересное и сенсационное. Потом наклеиваете эти вырезки на бумагу и, сопроводив их соответствующими примечаниями, отсылаете в типографию. Справитесь с этим?

- Всякий дурак справился бы с этим.

- Ну, а вы?

- Тем более, я справлюсь, - скромно подтвердил я.

- Ну, с Богом.

Я сел на указанное мне место и прилежно занялся своим новым делом. Я читал газеты, резал их ножницами, мазал клеем, наклеивал, приписывал и, хотя устал, как собака, но зато с честью выполнил свою задачу.

На другой день утром редактор подошел ко мне и решительно сказал:

- Не делайте больше вырезок!

- Почему?

- Потому что у вас получается черт знает что.

- Рассказывайте - недоверчиво возразил я. - Приснилось это вам, что ли?

- Нет, не приснилось... Ну, посмотрите, что вы навырезывали! Ну, прочтите сами, своими глазами, что напечатано в нашей газете, благодаря вам! Можно это допустить?

Я пожал плечами и, развернув газету, просмотрел свою вчерашнюю работу.

- "Обзор печати". Газета "Тамбовский Голос" интересное сведение: вице-губернатор Мохначев выехал в Петербург. К сожалению, причина выезда этого администратора не указана...

"В "Калужских Вестях" читаем: "Вчера его пр-во присутствовал на панихиде по усопшем правителе канцелярии. Вечером его пр-во отбыл в имение".

"Небезынтересное для наших читателей сведение сообщает Эхо": "Акмолинский архиерей собирается в поездку по епархии. генерал-губернатор вчера, по недосугу, обычного приема у себя не делал. Городской голова возвращается 15-го".

"Минскому Листку" удалось узнать, что вчера предводитель праздновал обручение своей дочери с полковником Дзедушецким. Его сиятельство собирается за границу".

Я внимательно прочел все до конца и спросил редактора:

- А разве плохо?

- Не плохо, а бессмысленно. Кому интересны ваши поездки вице-губернатора, семейные радости предводителей дворянства и экскурсии архиереев. Неужели кому-нибудь из нас интересно, что Акмолинский городской голова вернется 15-го. Начхать нам на него!

- Ну, вы поосторожнее... Ведь он все-таки начальство.

- Вы не годитесь для вырезок, - категорически заявил редактор. - Вы слишком раболепны.

- Ну попробуем что-нибудь другое, - равнодушно согласился я. - В самом деле, вырезки мне не по душе. Дайте мне что-нибудь повыше.

Редактор задумался.

- У нас как раз нет заведующего театром. Хотите попробовать? Вы понимаете что-нибудь в театре?

- Что ж тут понимать? Тут и понимать-то нечего.

- Ну, попробуем вас. Займитесь пока назначением рецензентов в театры на сегодня - кому куда идти. А потом составьте хронику. Ну, с Богом.

II

Оставшись один, я первым долгом ознакомился с отделом зрелищ и после краткого раздумья решил остановиться на самом интересном:

1. Опера.

2. Симфонический концерт.

3. Борьба.

Когда я разобрал редакционные билеты, ко мне постучались.

- Войдите.

В комнату вошел один из рецензентов.

Он опрокинул попавшееся на его пути кресло, вежливо поклонился портрету Толстого и, обратившись к печке, спросил ее:

- Вы, кажется, заведуете теперь театром? Куда я сегодня должен пойти?

Сразу же я выяснил, что в словах рецензента не было никакой иронии. Просто он был преотчаянно близорук, почти слеп. Когда я окликнул его, он обернулся, наткнулся на другое кресло и, добродушно извинившись, пожал ручку этого кресла.

- Куда мне этого калеку? - пробормотал я. - Хорошие сотрудники, нечего сказать. Ну, как я пошлю его куда-нибудь в ответственное место?..

Я выбрал билет похуже и сказал:

- ...Эй, вы! Вот вам, нате билет на сегодня. Дайте отчет. Да только, смотрите, хороший!

Он взял билет и побрел обратно, натыкаясь на все стулья и путаясь ногами в ковре.

Потом зашел другой рецензент и тоже осведомился насчет вечера.

- Надеюсь, у вас зрение в порядке? - спросил я.

- Что?

- Видите-то вы хорошо?

- Что?

Я открыл рот и заревел во все горло:

- Я говорю - глаза хорошие?

Он прислушался к моему голосу и нерешительно отвечал:

- Да уж, если этот дождик зарядит, так держись.

- Какой же вы рецензент, - спросил я, - если вы глухи, как бревно? Зачем вы лезете в это дело, черт вас побери?!

- Были у меня калоши, - печально отвечал рецензент, - да их украл кто-то.

- В оперу я тебя не пошлю, - сказал я вслух, разглядывая его. - Это слишком серьезное дело. Возьми-ка, братец, этот билетик. Это не так опасно...

Он ушел с самым бессмысленным выражением лица, а я позвал третьего рецензента и спросил его:

- Глаза хорошие?

- Прекрасные.

- А уши?

- Помилуйте! Я могу расслышать топот лошади за три версты.

- Вот это настоящий! - подумал я, удовлетворенный. - Вот что, голубчик... Берите этот билет и отправляйтесь в театр. Я вам приберег самый лучший.

Он взглянул на билет и нерешительно сказал:

- Должен вам заметить...

- Вы? Мне? Заметить? Этого только недоставало! Кто здесь заведующий? Вы или я? Это я могу вам заметить, а не вы мне. Ступайте!

III

После окончания театров, около двенадцати часов ночи, моя команда съехалась, и через час я имел уже в своих руках три добросовестных талантливых рецензии. Оригинальность замысла сквозила в каждой из них и придавала всем трем ту своеобразную прелесть, которой не найдешь и днем с огнем в других шаблонных измышлениях рецензентов.

Рецензии были таковы:

"ФРАНЦУЗСКАЯ БОРЬБА... Сегодняшняя борьба проходила под аккомпанемент духового оркестра, который, к сожалению, нас совсем не удовлетворил. Ремесленность исполнения, отсутствие властности и такта в дирижерской палочке, некоторая сбивчивость деревянных инструментов в групповых местах и упорное преобладание меди - все это показывало абсолютное неумение дирижера справиться со своей задачей... Отсутствие воздушности, неумелая нюансировка, ломаность общей линии, прерываемой нелогичными по смыслу пьесы барабанными ударами, - это не называется серьезным отношением к музыке! Убожество репертуара сквозило в каждой исполняемой вещи... Где прекрасные Шумановские откровения, где Григ, где хотя бы наш Чайковский? Разве это можно назвать репертуаром: сменяется "Ой-рой", а "Ой-ра" - "Хиоватой" - бесконечности. И еще говорят, что серьезная музыка завоевывает себе прочное положение... Ха-ха!"