Неизвестен Автор - Нью-Йорк - гнилое яблоко через лобовое стекло такси

- Успокойся, бэби, - говорю я. - Я уже безвреден.

Стены и постель в комнате тоже цвета коконатов. Я снимаю целлофан с фужеров и наливаю виски.

Фелисит в это время раздевается. Бра , трусы, и носки Фелисит яркокрасного цвета. После пурпура платья это выглядит как коммунистический заговор. Ее нижнее сразу будит во мне страсть. Под дымом пурпура алое пламя. Впереди у меня уже торчит большая штуковина. Тело Фелисит клубничное и восхитительное. Миниатюрный зад и два сорокадвухдинчевых перла над пупком. Мать-природа иногда создает такую кунсткамеру. Одним женщинам она дает все, а другим шиш с маслом. Все это как сон.

Фелисит снимает и красное тоже. Она садится на постель, кладет ногу на ногу и пьет виски. У нее упругая грудь, и эта грудь стоит. Фелисит выглядит так, как будто она уже возбуждена. Она смеется.

- Что тебе смешно? -спрашиваю я.

- Ты не думаешь сейчас о своей жене?

- Я сейчас думаю, что из всего белого, черного, и малайского у тебя самое экзотическое тело.

- Я знаю. Но ты должен подумать о своей жене.

- У меня нет жены. Слушай, разве это не ты предложила трахнуться?

- Оооу:

- Что "оооу"?

- Я предпочла бы, чтобы ты не употреблял этого слова, мой лысый Магический.

- Если тебе не нравится мой затылок, мы можем сейчас же отсюда уйти.

- Нет, - говорит она. - Сними с себя одежду.

Я залпом выхлебываю виски, закуриваю и начинаю раздеваться. Джинсы у меня еще ничего, но трусы все в белых пятнах. В воскресенье я пересыпал в лондромат порошка. Я засовываю большие пальцы под резинку трусов и стягиваю трусы вместе с джинсами. Я чувствую себя старым и потным. Но я чувствую себя и чертовски удачливым. Сегодня у меня самый удачный шифт. Я не могу поверить, что мне так повезло. Мне надо как-то показать себя. Я сажусь рядом с Фелисит и наливаю каждому по новому дринку.

- Ты - классная женщина, но и я тоже классный, - я стараюсь убрать деревенский русский акцент. Все ваше русское отдает деревенщиной. - Ты видела, как классно я сделал тридцатиминутный трип за четырнадцать минут? Это не всякому дано. Я - интерконтинентальный пилот. Я штурвалил в СССР, Японии и Америке. Я летаю на всем, что летает.

- Оооу! Посмотрите, что есть у Магического!

Она ничего не знает кроме своего "Оооу!". Как детский игрушечный аккордеон - куда не жми, все равно одно и то же "вя-вя".

Она кладет руки мне на ноги, а потом проскальзывает ими мне между ног. Она берет его и держит двумя руками.

- Оооу! Я чувствую что-то твердое!

Она опускает голову и целует его, а потом я ощущаю ее губы и язык. Живой блоу-джоб! Как есть, без всяких подмываний. Я делаю нечеловеческие усилия, чтобы сдержать свой поток. Я вспоминаю, как таксист-пакистанец учил меня перед джамайским тридцатидолларовиком: "Они обслуживают, пока ты не кончишь один раз. Но начинают они с блоу-джоба. В это время задержи дыхание и думай о какойнибудь гадости. А через три минуты сделай вид, что не можешь кончить, поставь ее жопой к себе и вставляй." "Обязательно надо к себе жопой?" - спросил я. "А ты сможешь ей всунуть, если она будет смотреть тебе в глаза?" - ответил он. Откинув голову и уставившись в потолок, я не смотрю на Фелисит. Я думаю о хозяине Мироне, этом дерьме на вращающемся стуле, о дерьмовых американских зарплатах, о дерьме-Америке вообще - по какой ошибке я оказался в этом Третьем Мире, втирающем про себя очки, что он - Второй, который лучше Первого.

Ее язык крутится как сумасшедшая змея.

- Ааа: Шшшит !

- Пожалуйста, - она поднимает голову. - Я прошу тебя. Я не люблю грязных слов.

- Хорошо, бэби, хорошо. Больше не будет грязных слов.

- Ляг на простыню, Магический.

Я ложусь и чувствую ее тело рядом с собой. У нее прохладная кожа, и ее рот приоткрыт, и я целую ее и вставляю язык ей в рот. Она упруга, молода, хороша. И эти сорок четыре инча у тебя под рукой. Что за чертовское везенье! Я разорву ее на куски! Я скольжу рукой вниз и чувствую, что ее вагина открыта, и вставляю туда палец, и загибаю его кверху. Она здесь, у меня на крючке! Потом я вытаскиваю палец и начинаю играть с ее клитором.

- Ты хочешь форплэй ? - шепчу я. - Ты получишь классный форплэй!

Я вставляю в нее свой болт. Я собираюсь работать медленно-медленно и долго. Но вдруг я вижу гриву ее белых волос, рассыпанных по коконатной простыне в луче предвечернего солнца. И тут я не выдерживаю. Нирвана. Место, где все хотят быть. "О боже! - думаю я. - Я забыл поцеловать ее соски!"

- Знаешь что? - спрашивает Фелисит.

- Что?

- Ты напоминаешь мне твой Кадиллак.

- Что ты имеешь в виду?

- Бешеная гонка и тут же все кончено.

- Вэлл, бэби, - говорю я, - давай сделаем еще один рэйсинг.

Фелисит идет в ванну. Я сдвигаю простыню, я кончил на простыню, старый профи, откидываюсь на подушку и закуриваю. "Пожалуй, я сделаю ее своей гелфренд, - думаю я. - Но только во второй раз нужно выступить в постели получше." Когда Фелисит возвращается, в ванну иду я. "Конечно, она чокнутая, - думаю я под струей. - Она захочет переехать ко мне, она будет занимать две трети матраса, она заставит меня покупать туалетную бумагу вместо газет и потребует трахать ее восемь раз в неделю. При моей тяжелой работе это чересчур. Я сделаю ее своей гел-френд только на месяц-два. Я позвоню сестре в Москву и между делом вверну: "Моя гел-фрэнд - ирландская леди:"" В вашей ебаной Российской Федерации извели нас, пролетариев, и низкопоклонствуют перед нобилитетом.

- Возвращайся быстрей, Магический! - слышу я из комнаты. - Не оставляй меня одну!

- Я уже с тобой, бэби!

Я выхожу из ванны. Комната мотеля пуста. Фелисит исчезла.

Между событиями и буднями дистанция огромного размера. Передо мной облезлые коконатные стены, простыня в старых подтеках спермы, чужой и моей, рядом с пепельницей лежит окурок моей дешевой сигареты.

По какому-то импульсу я бросаюсь к шкафу. Ничего, кроме вешалок.

Все мои вещи исчезли. Мое нижнее белье, моя рубашка, мои джинсы, мои ключи от машины, мой кошелек с выручкой за два дня, моя мелочь, мои ботинки, мои носки, все. Она трахнула меня, как и обещала. И это стоило мне дороже самого дорогого эскорт-сервиса.

На столе-дрэсере стоит недопитая бутылка "Джека Даниэлса". Я подхожу и наливаю себе рюмку. На стекле стола помадой написано: "Гудбай, "магический"!"

Я одним глотком выхлебываю виски. Я смотрю на себя в зеркало и вижу сутулую спину, лысину, о которой она говорила, десяток лишних килограмм вокруг пояса и свой морщинистый болт. Я совершенно не представляю, что делать. В запасе у женщины имеется девять с половиной тысяч способов убийства мужчины.

У меня есть несколько друзей, но они вкалывают и по субботам тоже. И у них нет ни сел-телефонов , ни денег, чтобы одолжить мне. У них вообще ничего нет, кроме мечты купить экспириенс .